Новая серия наших публикаций в рубрике «Служение. Мастерские» рассказывает о людях, которые несут послушание на монастырском сайте. Максим Черноголов — фотограф. Фотоальбомы с богослужений, престольных праздников, из монастырских мастерских — это его труд. В чем сложность и смысл этого послушания, Максим рассказал в интервью нашему сайту.
— Максим, перед тем как сделать фото, Вы обычно долго готовитесь, выставляете свет… Почему для Вас так важна подготовка?
— В фильме «Невероятная жизнь Уолтера Митти» есть диалог героя с фотографом, который хочет снять гепарда: «А когда будешь щелкать?» — «Можно ведь и не щелкать, вдруг что-то спугнешь в этот миг в душе. Иногда лучше не нарушать чудо». Этот фильм — сказка. Сказка — ложь, да в ней намек. Я не спешу нажимать на кнопку фотоаппарата, потому что пытаюсь придумать кадр, увидеть картину. Всегда чувствовал, что не надо делать много кадров, надо делать хорошо.
Сейчас такое время, что цифровое фотоустройство есть практически у каждого. Люди привыкли, что можно делать много кадров и быстро. Но я думаю, что надо обращаться к классикам фотоискусства, когда каждая фотография была тщательно подготовлена. Это вершины, на которые до сих пор ориентируются фотографы. Репортерская фотография как жанр возникла во время Второй мировой войны. Конечно, тогда нужно было щелкать быстро, чтобы остаться живым.
Если раньше я снимал на пленку, жалея каждый кадр — долго ждал, искал определенный момент, иногда пропускал, потом думал о нем, иногда этот момент возвращался, — то с цифровой техникой можно не беспокоиться о стоимости каждого кадра. Но хоть уже можно делать больше снимков, навык выдержки остался. Если ты должным образом не подготовишься, сделаешь много лишних фотоснимков. Считаю, что в нашей жизни и так слишком много лишнего: ненужных текстов и изображения, которые привлекают наше внимание, при этом много хорошего изображения, поэтому считаю, нужно делать только самое лучшее. Чтобы фотография была как хорошая картина, от которой не хочется отводить глаз, и она тебя наполняла.
— А что должно быть в фотографии, чтобы она наполняла зрителя?
— «Фотография» переводится как светопись, то есть рисунок светом. А люди часто понимают фотографию как фиксацию события. В этом и кроется разница. Искусство светописи в том, что фотограф должен увидеть или создать свет, который зафиксирует на чувствительном материале матрицы фотоаппарата или телефона определенные, желанные ему образы и события. Я пытаюсь внести студийные условия и в репортаж, ношу с собой лампы и штативы. Даже в храме можно поставить какую-нибудь лампочку, свет которой улучшит кадр.
У меня тоже не всегда всё получается. Стремлюсь. Иногда ругаю себя, что как немой: нужно изменить пространство, сказать человеку, чтобы он чуть-чуть повернулся и замер, но не всегда это возможно. Я ведь уже 30 лет фотографирую и знаю, какой должна получиться картинка. Иногда люди слушаются, и это хорошо. А иногда не хотят фотографироваться, говорят, что плохо получаются, и между нами сразу вырастает забор.
— А когда Вы впервые взяли камеру в руки?
— В советское время фотоаппараты были почти в каждом доме. У отца был «Зенит». Первые попытки съемки были еще в школе, а после школы папин фотоаппарат попал ко мне. У меня был друг-фотограф, он меня и обучал.
— А что нравилось в этом процессе?
— Это же своего рода таинство. Помню, как папа проявлял фотографии в красном свете, и еще в детстве меня привлекал этот процесс, когда из ничего постепенно появляется изображение: глаза, лицо, портрет…
После школы надо было думать, какую профессию выбирать. Помню разговор с мамой: «Ты любишь готовить и фотографировать, иди на повара или фотографа». Я выбрал второе. Поступил в минский технологический техникум на специальность «Фотокинопроизводство». После окончания поступил в Белорусский университет культуры на режиссера-оператора кино и телевидения. Было время, я с охотой снимал видеокамерами даже в монастыре. Максим Михальцов тогда был режиссером, мы снимали небольшие видео в больницах, которые окормлял монастырь. Сестры приходили причащать болящих, страдальческих по жизни, не от мира сего. Сложно объяснить, насколько это трепетные и ценные моменты — когда незримо нисходит небесная благодать.
— А как Вы пришли снимать в монастырь?
— В юности от душевной пустоты меня спасал поиск прекрасного. В этом мне и помогала фотография, которая передавала красоту мира.
Помню, как зимой в сумерках гулял один возле водохранилища и фотографировал березы. Несмотря на красоту, было чувство, что чего-то не хватает. Позже я понял, что, если бы пошел по этой дорожке дальше, увидел бы монастырь. Думаю, что это было своего рода приближение к нему.
Когда учился в техникуме, у нас была верующая девушка, и она рассказала мне про Петро-Павловский храм и отца Андрея Лемешонка. Это было начало 90-х. Тогда я впервые стал заходить в храм. Темно, свечи — было интересно, влекло спокойствие и какая-то благодатная атмосфера, но должного понимания смысла веры не было.
Прошло много времени, в жизни происходили какие-то неприятности, в храм стал ходить более осознанно, понимая разницу в том, каким должен быть человек и каким я был.
Мое воцерковление происходило в храме святого князя Александра Невского на военном кладбище. Отец Василий Литвинко давал указания, каким человеком надо быть. Тогда я стал вкушать благодать. Первая исповедь меня так тронула, что, казалось, меня слышат в каждом потаенном угле невидимого храма вечности. Когда ты признаешься и одновременно всё осознаешь.
Первое время думал: лучше я вообще не буду есть, а только готовиться к Причастию — настолько благодатно, боговдохновенно чувствовал себя после того, как причащался. В строящемся храме Воскресения Христова я впервые был введен в алтарь настоятелем отцом Владимиром Стукачом.
В то время я полюбил ездить на службы в монастырь. Сейчас предпочитаю быть на службах именно в монастыре, потому что тут всё.
— «Тут всё» — а что это всё?
— Весь опыт жизни и квинтэссенция храмовых служб. Монастырская служба — доскональная, наполненная, неторопливая, без сокращений.
Когда только попал в монастырь, сделал «Киевом 88» квадратный черно-белый кадр строящегося «Державного» храма — у него еще не было куполов. После одной из воскресных литургий в Никольском храме я вручил это фото отцу Андрею, ему понравилось. Позже он позвонил мне и предложил работать фотографом в монастыре.
Теперь по дорожке, на которой когда-то гулял вдоль водохранилища, я стал ездить на велосипеде в монастырь… Это было особенное время. Я брал свои лучшие любимые пленки, фотографировал, мне проявляли их поштучно, сканировали, я передавал в издательство монастыря.
Потом меня позвали в Студию во имя святого Иоанна Воина, которую открыла монахиня Иоанна (Орлова). Были планы снимать фильмы, я должен был быть режиссером, оператором. Кино — это такое сложное творчество, в котором задействовано много людей, где каждый делает свое дело на профессиональном уровне. Я понимал, что сам только чуть-чуть разбираюсь в кино, и этого мало.
Помню первую съемку Крещения на подворье. Тогда в студии был режиссер Валерий Шишов, он объяснил, что хочет, чтобы было снято ныряние в купель, динамика…
Мы приезжаем на подворье ночью, мороз под 30 градусов, провода раскручивают, а они не кладутся, на камере видоискатель плывет как в киселе — он не предназначен работать в такие морозы. Мы заходим в помещение с купелью, нам надо включить светильники, а в розетках — гирлянды. Что делать? Включили на одну розетку. Эта розетка потом прогорела, отключились пару светильников. Вдруг набилось народу битком, и я с камерой. Начинаю снимать, на меня шипит режиссер: «Что ты снимаешь?!» Но всё равно снял. А через день-два батюшка посмотрел и сказал, что хорошая съемка. Вот так с Крещения и началось мое крещение в съемке…
Если снимаешь под режиссера, должен его слушать. Ваши глаза, уши, ум должны быть направлены в одну сторону, вы должны быть единодушны. Самое сложное, когда кто-то вмешивается в процесс, когда тебя дергают, вырывают камеру из рук, командуют.
Несколько лет мы так работали. Не всё получалось, и после какой-то съемки меня уволили. Я отошел от монастыря на десять лет. Фотографировал при храмах, были и коммерческие съемки. Уехал на какое-то время за границу, но всё равно снимал церкви — тянуло. Например, в Черногории снимал в храме, где настоятель — племянник митрополита Амфилохия (Радовича), отец Никола.
Когда вернулся в Беларусь, супруга сказала идти в монастырь к отцу Андрею. Я не спорил и пошел. После собрания мне сказали, что в монастыре сейчас ищут фотографа. Я подошел с этим вопросом к отцу Андрею и назавтра уже пришел работать. Вот так всё сложилось.
— А как Вы понимаете, какие моменты можно снимать в храме, а какие нет?
— Когда снимаешь в церкви, не хочется нарушать мгновения тишины. И в этом сложность съемки. Но у меня уже есть опыт. Где-то съемка действительно будет неуместной, а иногда нужно найти подход, чтобы люди согласились.
Бывает, что во время съемки кто-то из прихожан вдруг подходит и говорит, что снимать нельзя, или советует, как мне фотографировать. И это может сбить с толку, с творческой волны. Лучше слушать не прихожан, а спрашивать священника.
Помню беседу с отцом Андреем в приходском доме Петро-Павловского собора. Мы с видеокамерой, надо снимать беседу. И вдруг какой-то человек спрашивает, зачем нас снимают. Отец Андрей нашел веселую отговорку: «Ну нас же всегда снимают! Мы должны понимать, что ничего не скроем».
— В монастыре благословляют снимать моменты, которые не каждый может увидеть, например постриг. Как проходит такая съемка?
— В такие моменты важно никому не мешать, поэтому лишний раз лучше не нажимать на кнопку.
Постриг — это ведь таинство. Конечно, людям нужно показать какой-то фрагмент, приоткрыть тайну. Но показывать все сокровенные моменты, думаю, что нет. Возможно, лучше их спрятать за какой-то образ, например крест, луч от свечки. А остальное лучше оставить прикровенным.
И еще важно это показать так, чтобы человеку, который будет смотреть на фото, что-то открывалось для его души. Конечно, если он захочет и будет направлен какими-то силами, чтобы это познать.
— А что Вам помогает не терять творческую волну?
— Помогает храм. Можно прийти в галерею и напитаться образами картин. Но иногда в галерее можно наткнуться на картины, которые вызывают шумиху, а так ли они хороши и что они дают человеку — еще вопрос.
Творчество от слова «творец». И его цель — возвышение человека.
В храм мы ходим, чтобы душевно и духовно лечиться. Чтобы получить то, что дается свыше. В церкви происходит обожествление всего, все образы, предметы, весь уклад настроен на одухотворение человека.
Есть надежда, что сначала ты напитаешься Духом, а потом тебе будет дано что-то сфотографировать. От себя в жизни не так уж и много получается.
Сейчас у меня время поиска, развития и обновления. Хорошо, когда есть слаженность в душе и в работе, когда тебе открывается красота, и ты успеваешь ее фиксировать. Другое дело, когда ты не видишь, не чувствуешь красоту, а снимаешь механически, по шаблону.
— А что для Вас красота в храме? Есть пример снимка, которым Вы довольны?
—Вот праздник Сретение (листает фотографии на мониторе), прихожане целуют крест после службы. Благодаря тому, что я поставил прибор, который светит с хоров, я уже могу красиво высветить объекты съемки. Вот отец Андрей служит детскую литургию. Детей фотографировать достаточно легко, они незлобивы и всегда хороши, даже если скривят лицо.
Когда делаю репортажи, и какая-то сестра сидит за швейной машиной в Доме трудолюбия, смотрите сами — насколько они прекрасны за работой.
— А в чем для Вас смысл храмовой фотографии? Зачем она нужна?
— Я для себя это определяю как летописные собрания. 20 лет назад я делал для монастыря черно-белые пленочные фотографии, напечатанные на бумаге, и они до сих пор висят в рамах на стене. Для меня это наиболее ценно. Хотел бы, чтобы из них получились книги или черно-белые альбомы. Такая идея и была у отца Андрея.
Цель — оставить свидетельство во времени.
Мне не всё равно, переживаю, чтобы каждый кадр получился. Они должны быть художественно грамотны, изобразительно прекрасны. Снимки нужны для истории. Они набирают особенную ценность спустя время. Сейчас кто-то поругает, а кто-то через 20 лет посмотрит и оценит.
Сейчас я хочу оставаться в монастыре. Как бонус всем моим творческим боям, батюшка выделил мне помещение для лаборатории в Доме трудолюбия, где я могу печатать фотографии. Свой собственный угол для фотографа очень многого стоит.
Когда я жил в Черногории, как-то предложил отцу Даниилу (Имшатову) — настоятелю православного монастыря Дайбабе, где покоятся мощи Симеона Дайбабского, — сфотографировать весь приход, только не на маленький фотоаппарат, а на плоскую большую пленку. Он согласился. В этой стране существует традиция: после Божественной литургии люди вместе идут в приходской дом, пьют кофе, ракию, вино, едят. И когда они уже стали расходиться, я напомнил отцу Даниилу про фото. Собираю людей, ставлю камеру на треногу. Есть свои правила, как фотографировать группу людей. Как минимум всех должно быть хорошо видно — об этом фотографы не всегда думают, гонясь за временем. Отец Даниил заволновался, что я долго готовлюсь и все разбегутся, стал меня торопить. Я вставил пленку, сделал щелчок, все зааплодировали.
Через полгода я передал напечатанное фото. И отец Даниил сказал: «Максим, ну мастер», и добавил самые лучшие для меня слова, что некоторых людей уже и нет, а фотография осталась. Классическая фотография, сделанная на хорошую камеру, всегда выглядит достойно.
Беседовала Ольга Демидюк
Фотографии Максима Черноголова и из личного архива героя
05.04.2024
