«Богу любезнее грешник кающийся…»

Правда, правда, О., давно я не писал тебе. А всё собирался. И даже спешил послать или письмо, или гостинчика: да всё неподходящие случаи-то были…

Что касается трех строчек, с любовью исполняю. Читал я письмо твое. И какое ж множество там настрочено грехов? Подумал я, такая маленькая, а наскребла сколько грешищев! Да это не важное дело, что у грешного человека — грехи, всё равно: у орешины — орехи, от репы — репа, и прочее подобное. А вот странно: откуда может маленький человек набрать и туго напихать целый пехтерь скорбей? До того даже скорби велики, что О. уткнет голову в подушку и думает: зачем я родилась? Вот в самом деле вопрос-то: зачем О. родилась? И живет? Еще и живет?! Вот вопрос-то! Да это у редкого философа заходит в голову такая мысль. А мне так кажется, никогда и не приходила… Мудреная ты девочка! Одного ты, видно, не знаешь, что говорит св. Златоуст, что здешнее земное — тяжкое самое и нестерпимое — не может даже и сравниться с тамошним самым легким. Спасайся! Мир тебе!

А во всех исповеданных тобою грехах и немощах да простит тя Господь. И да поможет Он, Всемилостивый Спас наш и Его Пречистая Матерь, тебе положить исправление. А исправление наше есть смирение, т.е. сознание своих немощей. И помни слово, что Богу любезнее грешник, кающийся и смиряющийся, чем праведник, сознающий свою правду. А ты вот мне и Богу каешься, и уничижаешь себя, и стыдишься за свои немощи, то Господь и помилует тя, и спасет тя. И узриши благая Иерусалима!