Как помочь нашим детям? (часть 1)

Более 20 лет Татьяна Абрамова работает с детьми в летнем поселении «Незабудка». Что изменилось за 20 лет? Какие они, современные дети? Что их радует и тревожит? О детских проблемах, разумном воспитании, о принятии и любви мы беседуем с Татьяной накануне Международного дня защиты детей.

Современные дети. Какие они?

Татьяна Абрамова, старшая сестра поселения «Незабудка»:

— Когда мы начинали в 2000 году, телефонов так много не было. Но, тем не менее, мы тоже видели детей, которые не хотели вообще ничем заниматься. Какое-то общее состояние общества, наверное. Оно однозначно накладывает на детей свой отпечаток. Некоторые творческие проекты мы готовили с ними «за ручку». Сейчас дети готовы сами это выдавать — например, ставить какие-то спектакли или устраивать творческие вечера. Они делают это с удовольствием, лишь бы была тема или инсценировка сказки.

Но мы сейчас пытаемся это корректировать. Потому что если раньше мы готовили сказку и делали то, что предлагали сами дети, самые простые русские сказки, то сейчас их это не удовлетворяет. К нам приезжают дети от 10 до 15 лет, и Баба-Яга с Кощеем Бессмертным, эти понятные для нас герои сказок, их уже не устраивают. Мы увидели, что дети хотят быть либо ведьмами, либо Малефисентой — это новые герои, которые сейчас появились. Я для себя сделала вывод, что уже не в теме: я не смотрю мультики, которые сейчас модные. А мне нужно помочь ребенку и объяснить ему, почему не надо быть Малефисентой с рогами во всем черном, с черными ногтями и губами, хотя в конце она становится положительной героиней, как мне уже рассказали дети. Я все-таки должна понимать, как разговаривать, что говорить, что все-таки рай не может быть черным по определению.

Вот у нас девочки сделали газету и свой отряд назвали «Рай». Ну чем плохое название? Но газета вся была в темных тонах. Нам было непонятно. Получается, что у детей перевернутое восприятие этого мира. Как с этим быть — сложный вопрос.

девочка

Перевертывание и показывание того, что черное — это белое, а белое — это черное, наверное, задача всех этих фильмов, мультиков. Приучение человека к смерти, к тому, что тобой могут и будут управлять, что есть какие-то страхи, беспокойства... Верующим девочкам, которых еще два года назад мы знали замечательными, смотрящими тебе, как говорится, в рот и открытыми этому миру, еще детьми-детьми, сейчас по 12–14 лет, и они все хотят быть этими дракулами, ведьмами, какими-то темными героями даже не из нашей культуры.

Мы сами себе задали этот вопрос: что же происходит? И пришли к выводу, что у детей все-таки накапливается информация, в том числе и отрицательная. Это все-таки дети из верующих семей, и им нужна какая-то компенсация, чтобы это тоже выплеснуть. А в какой форме? У нас дошло до того, что старшие девочки, которые готовят День сказки для младших отрядов, сказали: «Или так, или вообще Дня сказки не будет. Никаких Золушек нам не надо, никаких моментов, которые нам привычны». В прошлом году этого еще не было. Мы спокойно могли сделать сценарий с Бабой-Ягой и Кощеем Бессмертным, хотя это тоже отрицательные герои и нам не всегда хочется, чтобы кто-то их играл. То ли это дети так подросли, то ли что-то трансформировалось в обществе за это время…

Мы дали детям эту возможность.

Девочка, которую мы знали хорошей, положительной, веселой, улыбчивой в прошлом году, в этом году приехала в лагерь с сомкнутыми губами. Она повзрослела на год, и я ее не узнала. Я ей задаю вопрос, а она отвечает: «Понимаете, я хожу в храм, и у нас там одни бабушки, они всё запрещают детям. Нельзя зевнуть, надо перекрестить рот, потому что бес войдет…» Я начинаю понимать, отчего у нее такой серьезный вид. Потому что она ходит с бабушкой в свой храм… «У нас совсем нет молодежи, бабушку я очень люблю, поэтому с ней хожу». Но нет там какой-то молодежной группы, атмосферы, которая помогла бы этой девочке по-другому воспринимать церковную среду. Она видит всё только в таком свете. Когда говорят «нельзя то, нельзя это», ребенок приезжает замкнутый… Поэтому мы и дали детям эту возможность. После этой роли она начала улыбаться. И мы для себя тоже сделали вывод: может быть, ей надо было выплеснуть в конце концов то, что есть внутри.

Обслуживание себя для многих детей составляет большую проблему. Мы в лагере находимся в походных условиях, и это очень хорошо, ты учишься быть концентрированным. На самом деле не только дети, но и взрослые даже, как я вижу по воспитателям, приезжают расслабленные.

Дежурство в столовой

Дежурство в столовой в детском летнем поселении «Незабудка»

Приезжает, например, мама к ребенку, а он говорит: «Забери носки», и отдает полмешка своих грязных носков. Хотя тут солнце, ветер, можно постирать, и это за пять минут высохнет. Мы видим, что ребенок не может ни одеться толком, ни раздеться. Он бросает свои вещи где попало. Каждый год у нас остаются потеряшки, как мы их называем. Так забывают не только вещи, но и самое любимое — это на сегодняшний день мобильные телефоны. Потом идут в розыск всесоюзный: где, кто, когда…

У наших детей внутренняя мотивация больше направлена на развлечения: «Мы приехали сюда отдыхать». А то, что ты должен себя обслуживать… Ты ходишь в туалет. Почему не помыть его за собой один раз за две недели? Почему не помочь приготовить еду? И когда дети это видят, даже те, которые дома точно это не делают, начинают к этому потихоньку приучаться.

Послушание в трапезной

У нас был один хороший опыт. Мы брали мальчика с воспитателем из социального приюта, у которого вообще семьи не было. Всех детей разобрали, а этот ребенок остался в приюте один. Они и обратились в наше поселение. Поскольку мы предполагали, что он асоциализирован, совсем не приспособлен к жизни (ему тогда было лет 10), то попросили, чтобы он был с воспитателем. Так вот, этот воспитатель сказал: «Сестра Татьяна, если бы полгода, да каких там полгода — три месяца, он пожил в вашей среде с этим самообслуживанием, то вообще было бы незаметно, что он какой-то отстающий в развитии».

У нас была точилка для карандашей, как мясорубка. Этот мальчик, наверное, полдня потратил, чтобы изучить действие и работу этого предмета. И ему это было интересно. Это касалось и всех остальных моментов, которые обеспечивают жизнь человека.

Точно так и наши дети. Несмотря на то, что ребенку 10 лет, он не знает, где его кепка. Бабушка или мама приезжают, спрашивают: «Где твоя кепка?», и начинаются поиски. А где оставил, он даже не помнит. Или когда ребенок привозит свой мячик и не следит за ним. Ты поиграл, дал поиграть другому… Но вот этой фиксированности, что это твоя вещь и ты за нее несешь ответственность, нет.

Всё достается сейчас достаточно легко для детей. У них есть телефон в руках, и зарплата родителей может быть меньше, чем стоимость этого телефона. Поэтому обесценились подарки, понимание того, что это заработано, что это, в общем-то, тяжелый труд.

Еще одна особенность связана с играми. Очевидно, что ушли в небытие игры общего характера, командные. Дети вообще разучиваются играть. А игра — это нормальная среда, в которой дети и формируются, учатся уступать друг другу и терпеть что-то, что им не нравится.

Спартакиада в детском летнем поселении

Спартакиада в детском летнем поселении «Незабудка»

Как общаться с подростком?

— Особенно в этом возрасте, мне кажется, задача родителей, да и взрослых вообще, — не осудить ребенка. Ведь осуждение — это смертный грех, который разрушает отношения. И как только ты вступаешь на эту стезю, ты видишь только плохое в своем сыне или просто ребенке. Если ты учитель, воспитатель, то это значит, что ничего созидательного уже не получится. По сути, ты прежде всего сам должен быть в мирном состоянии. Но это, конечно же, работа на исповеди, самооценка и критическое восприятие себя в том числе.

Почему ты выходишь из себя, если ребенок (твой или не твой) делает что-то такое? Прежде всего это твой грех, потому что святому всё свято, как мы знаем из житий святых. Мы вспоминаем митрополита Антония Сурожского, который говорил, что, чтобы помочь человеку (а ты хочешь помочь), нужно сойти во ад его души, но это можно сделать только в мирном состоянии, когда ты не осуждаешь.

Прихожане Свято-Елисаветинского монастыря

Прихожане Свято-Елисаветинского монастыря г. Минска

Дело в том, что если ты осуждаешь, ты уже неспокоен и у тебя будет направленность только как охотника на добычу. То есть ты только преследуешь и обвиняешь, только требуешь. Это всё достаточно жесткие слова сами по себе. Но это не значит, что должно быть безразличие к ребенку, потому что есть родители, которые думают: «Ну ладно, пусть растет так, я руки опускаю». Понятно, что тут, скорее всего, нужна и молитва, и сердечное участие. Сопровождение ребенка в этом периоде жизни — это совместный труд, ведь надо остаться другом с ребенком. Мне кажется, это основная задача. И что бы он ни сделал — самое страшное, что ты видишь, — всё равно ты должен быть выше этого.

Как мы реагируем на какие-то ситуации, так и наши дети потом будут на что-то реагировать. Грубо говоря, если ты кричишь, это модель поведения для ребенка, который тоже будет кричать. Почему и говорят, что дети — наше зеркало, отражение. Именно когда дети вырастают, мы видим в них самих себя и только тогда начинаем понимать, что же было не так. Но если родители относятся внимательно и к себе, и к детям и пытаются разобраться, почему так произошло, как правило, приходят к такому выводу.

Никогда не забуду такой случай. Какое-то время я стояла в церковной лавочке на МАЗе, и приходила ко мне женщина, начальник цеха, очень интеллигентная, спокойная, добродушная. И она всё не могла поверить, что ее сын, который был когда-то очень послушным, ласковым, добрым, нежным ребенком, повзрослев, стал полной противоположностью. Она говорила: «Я не могла подумать, что Виталик станет таким. Если бы мне кто-то сказал, я бы не поверила».

Так часто слышишь это от родителей именно в этом периоде. Ребенок растет-растет до какого-то момента, слушается (а дети инстинктивно ищут мира с теми, с кем они рядом), но всё равно надо помнить и понимать, что это личность, она тоже взрослеет, формирует свое мнение. Часто ли мы этому мнению доверяем? Или начинаем спорить, ругаться, может быть, по тем вещам, которые вообще не стоят того?

Когда мы проживали этот период с сыном 14–15 лет, он увлекался стилем рэпера: эти штаны полуспущенные и т.д. Я смотрела на него, и всё этому противилось внутри меня. С другой стороны, я понимала, что ему это надо пройти. Сейчас он на это всё смотрит и смеется.

Точно так и дочка рыдала мне в восьмом классе, когда хотела купить туфли на высоком каблуке, и не одни. Доходило до того, что мы садились возле универмага (а денег-то не так много), и я говорила: «Ну ладно, если бы мы были миллионерами — покупай». Твой ум все логические доводы ребенку приводит. Но этому ребенку надо сделать уже что-то свое. И вот она купила эти туфли, надела один раз, и всё. И до сих пор, хотя ей уже 26 лет, она туфли на высоком каблуке не носит. Но я понимаю, что если бы тогда зажимала гайки и жестко отвечала… Да, приходилось чем-то жертвовать даже в материальном смысле, потому что пришлось же покупать потом еще другую обувь, удобную, в которой можно ходить…

Учащийся школы Ихвис

Учащийся школы «Ихвис» при входе в храм обители

Такие компромиссы, наверное, детям очень нужны, и они очень внимательно за нами наблюдают, как мы реагируем на всё. Это именно тот возраст, когда дети начинают рассматривать родителей через большую лупу. Они уже не относятся так, что «я маленький ребенок, взялся за ручку и с мамой пошел в храм, мне хорошо с ней», а именно рассматривают. Они сталкиваются с жизнью, они уже вырабатывают что-то внутри себя, какие-то маячки, как им жить, какие-то планы строят, потому что у каждого ребенка есть свой план жизненный, особенно подросткового возраста — кем он хочет стать, о чем мечтает… Поэтому я всё время говорю, что у детей такого возраста надо спрашивать: «А что ты хочешь сам? Хорошо, ты не хочешь то, что я предлагаю тебе, а чего же ты хочешь сам?» Родители строят этот диалог и находят точки соприкосновения, потому что их становится не так много.

Очень мало деток, которые остаются в согласии и этот трудный возраст проходят спокойно. Мне отрадно видеть примеры, когда мама отдает девочку 13–14 лет в наше летнее поселение — дочь такая шумная, бойкая, громкая, — и говорит: «Сестра Татьяна, если Вы увидите, что она начинает куда-то далеко "уплывать", звоните, я с ней поговорю». И ты видишь, что эта девочка безумно любит свою маму, у них сотрудничество. Эта девочка понимает свои немощи, потому что от этого страдают и другие, это очевидно. И всё то, что проявляется у нас в поселении, есть и в школе, и дома, это везде одинаково, ребенок же не будет притворяться. И поэтому ты испытываешь радость, когда у мамы есть согласие с дочкой, когда видишь девочку, которая слушается маму и пытается работать над собой. Может, ей до конца жизни придется жить с этой чертой характера. Но тем не менее есть понимание. Или, как дети говорят: «Ну да, это мой косяк, но я собираюсь исправиться». Это тоже хорошо, потому что не всякий даже взрослый может признать: «Это моя ошибка». Одно дело говорить, что каждый человек имеет право на ошибку, но совсем другое дело, какие ты выводы делаешь.

Мне кажется, в этом возрасте очень важно именно разговорами, такими очень близкими отношениями (где-то даже, может быть, и сесть, поиграть в эту компьютерную игру, если на то пошло) найти точки соприкосновения. Вот дети любят ходить в кинотеатр, а что они смотрят? Сходите, посмотрите, проведите вместе это время.

У нас в поселении, когда проводится родительский день, организовывается игра-ярмарка по станциям, и дети очень удивляются, что их мама может прыгать на скакалке, делать кувырок, решать какие-то логические задачки или же танцевать. Иногда даже папа стоит рядом: «Я не думал, что ты так можешь». То есть всё забывается. Когда-то родители создавали семью, были юны, молоды, веселы, а житейский быт немного настраивает на другое.

Поэтому мне иногда кажется, что дети видят в нас таких серьезных, всё время требующих что-то правильное, а протест есть, наверное, у каждого ребенка внутри. Потому что в этом возрасте у ребят есть стадное чувство, и они быстрее послушают кого-то другого, чем своих родителей. Мне, например, сын (он воспитывался без отца) плакал и говорил: «Как ты не понимаешь, я быстрее послушаю любого другого дядьку на улице, чем тебя!» Вот это был крик души, я это понимала. Ну и как ты тут можешь что-то говорить?.. Поэтому оставалось только одно: «Господи, если меня ребенок не слушает, пошли ему людей, которых он послушает, вразуми его через людей, чтобы и уберегли, и сохранили».

Мы очень часто, как взрослые и как родители (я и по себе об этом сужу), начинаем осуждать, видя грех и немощь ребенка. В поселении такие ситуации очень часто бывают. Когда ты не можешь это выносить, это звоночек прежде всего тебе, что ты в неспокойном состоянии. Срочно надо бежать, как в скорую помощь, на исповедь и говорить это Богу, каяться в этом. Потому что любить кого-то — это тоже дар Божий. Можно говорить: «Я люблю, я люблю». Но очень часто нами руководят эгоистические вещи: так мне спокойнее, когда ребенок под постоянным контролем. Тем не менее надо прожить этот этап — дети вылетают из гнезда. И они должны это делать. Потому что иначе бы, наверное, мир прекратился.

родители и дети