«Наш монастырь — уникальное место» (часть 2)
Поиск
— Есть мнение, что Господь Сам зовет человека, а тот либо откликается на этот зов, либо нет. Как было у Вас?
— Лет десять назад у меня был сложный период в жизни, как-то всё не складывалось. Я вышел на балкон покурить (я вообще не курю, но в тот период взялся за сигареты). Хорошо помню то состояние: ощущение гадкое-гадкое, когда себя уже ненавидишь полностью. Как жизнь с Богом идет по накопительной, так и жизнь в грехе. К тому моменту я уже, видимо, столько всего накопил, что душа не выдерживала. Эгоизм… Гордость очень сильно бьет по душевному состоянию. И там, на балконе, я просто от души сказал: «Господи, что это такое происходит?»
И начал ходить в храм. Жена была очень удивлена, потому что раньше я в церковь захаживал только на Пасху, и то по привычке с детства.
— А почему Вы пошли именно в православный храм?
— Я был крещен в детстве. Для меня это было органично.
Тогда, после внутреннего кризиса, и поиски священника начались. Как-то пришел впервые на исповедь в один из минских храмов. Вокруг много людей. Я батюшке исповедуюсь, а он на весь храм начал меня отчитывать: «Да как же так?! Да что это такое?!» Больше я ни к одному священнику на исповедь не ходил, пока не попал к отцу Андрею Лемешонку…
Но службы посещал.
— Несмотря на такой печальный опыт, всё равно продолжили ходить в храм?
— Та исповедь толкнула меня найти отца Андрея. Надо было пройти и этот опыт. А поиски были очень серьезные. Ждал, пока человек, как говорится, «придется по сердцу», чтобы с ним было легко. Это как выбрать жену: можно сколько угодно критериев называть, но выберешь ту, которую полюбишь.
— Но все-таки почему Вы остались в Церкви? Вот кто-то говорит: «Я почувствовал себя как дома…»
— Нет, такого не было, наоборот, было дискомфортно. Я пришел в новое место, где раньше по-настоящему никогда не был. Не понимал, что такое алтарь, что там делают батюшки, что такое Причастие, для чего свечки ставят и молитвы читают... Ни одного слова богослужения не понимал. К тому же гордый орел, офицер. А в храм приходишь — все кланяются. Помню, как думал: «Нет, кланяться не буду, только голову наклонять» (смеется). Но на самом деле только когда приходит осознание, что ты из себя ничего не представляешь, и начинается твоя настоящая жизнь.
— И тем не менее Вы преодолевали этот дискомфорт, почему?
— Дискомфорт я привык преодолевать. Я же шесть лет в офицерском спецназе служил. Нас выкидывали в лес зимой, в минус двадцать, там комфорта никакого нет…
Сейчас тяжело вспомнить, как и что было. Пожалуй, в тот момент мне очень помогли лекции профессора Осипова (Алексей Ильич Осипов — российский ученый-богослов, педагог и публицист, доктор богословия. Заслуженный профессор Московской духовной академии, проповедник, православный катехизатор. — Прим. ред.). В своем поиске наткнулся как-то на его видео и много для себя полезного и важного нашел. В том числе — не обращать внимания на священников, которые не нравятся, а к Богу идти. Вера постепенно зарождается…
В монастыре было проще. На подворье я взял благословение пономарить. И подворский опытный пономарь Стас вводил меня во все тонкости службы. Мне было неинтересно просто стоять на богослужении, хотелось послужить батюшкам, побыть этим низшим звеном в их служении Богу. Это интересно.
«На таких людях монастырь и держится»
— Почему Вам важно трудиться в монастыре?
— Наш монастырь — уникальное место. Здесь трудятся около 2000 человек, и у каждого есть возможность менять свою жизнь. Совместная молитва, акафисты, обязательные литургии, Причастие — это не остается бесследно.
Те, кто трудится в монастыре, порой не осознают, что за них каждый день молятся: поминают в мастерских, батюшки на литургии — идет непрестанная молитва... То, что мы здесь имеем, к сожалению, не всегда ценим.
А матушки в монастыре всех себя отдают нам, вся их жизнь — в монастыре. И ведь им с нами очень тяжело на самом деле. Если бы каждый стремился их понять... А у нас одно осуждение и ропот, что, безусловно, на них сказывается.
Наши матушки — лучшие монахини во всем мире. Благодаря тому, что батюшка доверяет им руководить мастерскими, 2000 человек нашли себя. А сколько из этих людей были никому не нужны — не передать.
Главная уникальность нашего монастыря, конечно, это отец Андрей, его отношение к любому человеку. Я раньше его не понимал, думал: «Ну зачем держать этого человека? Он же не справляется. Выгоните его, для всех лучше будет». Только сейчас осознаю, что так проявляется любовь батюшки к Богу. Отец Андрей дает пример, как надо прощать. Но опять же — если человек хочет исправляться, кается.
Люди срываются (запивают), обворовывают монастырь, но если каются — батюшка прощает и принимает. Я таких мест больше не видел.
Рассказывал одну историю подворский брат, как ему доверили съездить за зарплатами для подворских, и он не вернулся. Через две недели эсэмэску прислал: «Простите, я пал». И что вы думаете? Приняли!
Но чтобы это увидеть, надо, наверное, хотя бы на секунду осознать свое ничтожество. Я, когда начинаю хорохориться, ловлю себя на мысли: убери меня — ничего не поменяется, а может, даже и лучше будет. Одна наша сотрудница на выходе из раздевалки наклеила объявление: «Часто не отсутствуй, а то поймут, что без тебя лучше». А ведь это действительно так. Когда понимаешь, что на твоем месте может быть абсолютно любой человек, совсем по-другому воспринимаешь возможность здесь трудиться. Но наша гордость порой не дает нам увидеть реальность.
— Чтобы это понять, нужно свое «Я» подвинуть…
— Просто не нужно лезть на стул другого. Покажи свое «Я» на своем послушании, в труде. А осудить со стороны ума много не надо.
Вот возьмем моего начальника Диму Кунцевича. Я пришел из армейской среды и не понимал, что он как художник видит цельную картину, а я вижу только фрагментами. Кажется, ничего страшного, что эта деталь чуточку недоделанная, а у Димы идет нарушение конечного результата. Было тяжело это перебороть. Но сейчас, когда я вижу «Ковчег», понимаю всю гениальность его замысла. Он ведь вот это всё изначально прорисовал в своей голове, детально и цельно.
В целом такого руководителя я вижу впервые: чем бы Дима ни занимался, если кто-то приходит на разговор, он тут же откладывает все дела и выслушивает тебя от начала до конца. И тоже до последнего не выгоняет проблемного человека. Это один из примеров учеников батюшки. Я стараюсь с отца Андрея и Димы брать пример. На таких людях монастырь и держится.
О будущем
— Во времена бедствий православные верующие всегда стремились усилить молитву и пост. Вы чувствуете, что этот Великий пост особенный?
— К происходящему я ровно отношусь. Страха нет, только переживания за семью. Я офицер запаса. Если призовут, пойду воевать, встану на защиту Родины. Я 20 лет к этому готовился.
С мозаичной мастерской мы ездим по разным странам, и это вранье, что там всё шикарно. Возьмем хотя бы Черногорию. Была богатая страна. В городе Никшич находился металлургический завод на 8000 человек. Сейчас Турция его выкупила, оставили 100 человек, а остальных выкинули на улицу...
Мне нравится уклад жизни в Беларуси. У нас душевная страна. И люди добрые. Я буду защищать свою Родину. В том числе чтобы моим детям, если даже со мной что-то случится, не было стыдно за отца: что он спрятался или уехал в другую страну.
— Не могу не спросить Вас как военного человека, что такое любовь к Родине? Как она воспитывается?
— Почти восемьдесят лет прошло со дня окончания Великой Отечественной войны. Воевавшее поколение почти ушло. И людям не с чем сравнивать, в комфорте у нынешнего поколения уже «снесло крышу». Им везде хорошо, только не там, где они находятся. И только лишения, смерть могут их отрезвить. Тогда и будет патриотизм. А пока у нашей молодежи патриотизм — это ноутбуки, телефоны и «как круто в Америке жить». Что говорить про детей, сколько взрослых вокруг, думающих так же!
Недавно услышал одно высказывание: «Бог создал людей, чтобы они друг друга любили. А вещи — чтобы люди ими пользовались. А сейчас всё наоборот: людьми пользуются, а вещи любят». К сожалению, это так.
Господь попускает встряску, когда развращение до какого-то пика доходит. Европа, мне кажется, уже дошла до этого пика. Все эти ЛГБТ, смена пола ребенка с 6 лет, изъятие детей, если родители называют мальчика мальчиком, а девочку девочкой, — это страшно на самом деле. Я даже себе такого представить не могу. Поэтому лучше я умру, но мои дети будут расти в ценностях, в которых я рос. Я хочу, чтобы мои дети выросли хорошими людьми. Настоящими.
Беседовала Мария Котова
Фотографии Максима Черноголова
«Наш монастырь — уникальное место» (часть 1)>>
17.03.2023