Как родовая икона спасла семью (часть 2)

Жизнь после войны

— Когда отец вернулся и увидел сожженную деревню, то пришел в ужас. Ведь такая усадьба была! Жили хорошо… — продолжает рассказ Лариса Петровна. — Но слава Богу, что вернулся. Конечно, был ранен, но руки-ноги целы. Сказал, что всё наживное.

Первый дом он построил из жердей — два на три метра. В нашей деревне заливные луга, очень хорошо росла ива. Люди рубили стволы и топили ими печку, а отец сделал из ивовых стволов дом. За огородом у нас роща — ольха. Весной, когда уже стало тепло, отец расширил дом до четырех метров из ольхи.

Весь лес был за рекой Сож. Жизнь начиналась, когда Сож замерзал, — тогда можно было ездить за лесом. А так Сож разливался, как настоящее море.

Я родилась в 1955 году. А в 59-м году отец, подкопив денег, построил дом из хорошего леса. Просторный, высокий, светлый дом по довоенным образцам, в котором наша семья и стала жить.

В нашем доме всегда светило солнце.

Постепенно деревня отстроилась.

А вообще, они начинали жить с мамой так. Отец с 1910 года, женился в 27 лет. Мама жила в соседней от Шерстин деревне — Ягодной. Отец был красивый, видный жених. И род у него был крепкий. По матери — все адвокаты, судьи. А по отцовской линии — все хозяйственники, председатели, бригадиры, учетчики.

В списке на раскулачивание была и мамина, и папина семья. Отец говорил: «Мы кулаки, потому что я не знал, что такое подушка, спал на кулаке». У них было много земли, хозяйства, нужно было много работать.

Потом родители сдали земли в колхоз. Корову ведут, а бабушка за хвост ее тянет: «Не пущу, не отдам». Лошадей отвели, весь скот, телегу отдали… В течение года скот пропал. За всем живым смотреть надо. Хозяин тот, кто смотрит.

После войны наши власти использовали церковь как хранилище. Потом решили разобрать ее, перенести с окраины в центр и сделать из нее клуб. Отца по разнарядке послали участвовать в этом, но он категорически отказался. Сказал: «Меня Бог сохранил на войне, я этого делать не буду. Не я церковь строил, не я буду ее разбирать. Хотите, расстреляйте на месте».

Конечно, нашлись люди, которые занялись разбором. И иконы, и колокола — всё было уничтожено или раскрадено.

Мама и папа рассказывали, что все, кто разбирали церковь, в течение двух лет умерли. Кто-то утонул, кто-то ехал на лошади и упал… Я с детства помню человека на инвалидной коляске, его называли «седень». Он принимал участие в разборе церкви и прожил дольше всех, но, когда чинил сарай, упал и остался инвалидом до смерти.

У родителей была тяжелая жизнь. Мама и папа всю жизнь работали в колхозе за трудодни, «за палочки», как говорил отец. Выходили на работу каждый день, 31 день в месяц. Женщинам в воскресенье разрешалось не выходить, чтобы что-то сделать по дому.

Жили тихо, спокойно, мирно. Занимались хозяйством, за счет хозяйства и выживали. Обыкновенная крестьянская семья. Отец был добросовестный, уважаемый всеми человек. Он прожил 77 лет, вырастил пятерых детей.

Церковь в нашей деревне так и не построили. Но то место, где она стояла, по-прежнему называли «церковье». Говорили так: «Куда идешь?» — «На церковье». Там, где когда-то была церковь, остался родник. Моя верующая тетя приходила туда набирать воду. Она набирала воду в стеклянную бутылку, закрывала ее бумажной пробкой, и вода могла так стоять год и не портиться. Не так давно это место обустроили, поставили крест, повесили икону.

Я окончила 10 классов, поступила учиться в Минск и так здесь и осела. Со старшим братом, Ленькой, которому было три года, когда началась война, у нас разница 17 лет. Он всё помнит. Я приезжала домой из Минска, а он из Гомеля, они с матерью сядут за стол, вспоминают то время. Ленька говорил маме: «Мамочка, я тебя никогда в жизни не брошу, ведь ты меня не бросила во время войны, сама недоедала, а нас выходила».

Тот фермер в Польше, который приютил сбежавшего из плена отца, занимался кожевенным делом. За то время, пока был у него, отец научился выделывать кожу. Он мог выделать любую кожу: телячью, свиную, овечью, кроличью, и причем настолько хорошо, что все районные и областные «верхушки» обращались к нему. Это его спасало. Так и получилось, что кожух спас мою семью в войну и кожухи спасали после войны. Мы сами росли в сделанных отцом валенках и кожухах.

У фермера в Польше отец научился садоводству, поэтому у нас был прекрасный сад: росли груши, сливы. На яблоне могло расти три сорта — фермер научил отца скрещивать сорта.

Так родители подняли хозяйство, возродили жизнь.

Отца не раз назначали на руководящую должность, но он не соглашался. Так тихонько и прожил, растил детей и всю свою любовь отдавал нам. Он всё время повторял: «Детки, учитесь. Я в колхозе проработал, ничего не видел, а вам дорога открыта. Я буду сутками работать, вы только учитесь». И в нашей семье все получили образование. Выросли хорошими людьми.

Отец редко говорил о войне. Не мог. Предпочитал оставаться в тени. Перед Днем Победы устраивали концерты, и его всегда приглашали в президиум. Он тихонько сидел, никогда не говорил речь, потому что сразу наворачивались слезы.

Разоренное гнездо

— Наша деревня пострадала от Чернобыля. А до катастрофы это были чудесные живописные места, сказка для жизни.

Папа рассказывал, как после аварии в один солнечный, теплый день начался дождь и стали падать льдины разных размеров, больше куриного яйца. Когда я приехала в деревню, увидела, что окна выбиты, побит шифер. Уже посаженный огород выбило градом.

Стали приезжать комиссия за комиссией, измерять дозиметром уровень радиации. Он зашкаливал. Закрывали колодцы, вырубали деревья. Нужно было срочно эвакуировать людей. Те, у кого были дети, уехали в первую очередь. А мама сказала: «Я никуда не поеду, здесь мой муж похоронен, двое детей. Я буду здесь до последних дней. Что будет — то будет». У меня тогда был маленький сын, никто не знал, что такое радиация, и мама сказала, чтобы я поберегла ребенка, не привозила его в наши места.

Мама умерла в 1996 году. Дом мы продали колхозу за символическую сумму. Никогда в жизни мы не оставили бы родительский дом, если бы не Чернобыль. Хоть мы и разъехались, оставили бы его как реликвию, как память, чтобы приезжать, отдохнуть. Теперь деревня Шерстин — агрогородок, и никто не вспоминает, что была радиация….

Мамина икона пролежала в шкафу 20 лет. Еще при жизни мама говорила, что икону нужно реставрировать, но я не представляла, как это сделать. Обращалась к художникам, но они говорили, что это не по их части.

И вот как дает Бог. В магазине, где я обычно покупаю продукты, есть лавка Свято-Елисаветинского монастыря. В этом году перед Крещением внука я покупала там икону ему в подарок, позже — икону Христа, которая мне очень понравилась. Так мы разговорились с сестрой Екатериной, которая несла послушание в этой лавке. Я рассказала ей про нашу икону, и она дала мне контакт сестры Натальи, руководителя мастерской, рассказала, как доехать.

Реставрация

— Несмотря на тот путь, который прошла икона, к нам она попала в относительно неплохом состоянии, — говорит реставратор Ирина, которая занималась восстановлением иконы, и показывает на компьютере ее фотографию до реставрации. — Были загрязнения, небольшие утраты в сюжете: голубь в центре, лики ангелов на небесах.

Основа этой иконы — дерево, на котором наклеена бумага. Бумага, в принципе, очень быстро разрушается. И так как икона провисела некоторое время на улице, то по ней пошли мелкие трещинки, появился кракелюр, была видна структура дерева. Простыми словами, вся икона была рябенькая, в дырочку. Наша задача состояла в том, чтобы все эти кусочки склеить, укрепить, подтонировать и собрать сюжет.

Обычно бумагу снимают и реставрируют, но в этом случае нельзя было так поступить, потому что икона ветхая. Ее необходимо было «усадить» на дерево так, чтобы всё осталось на своем месте и при этом не потерялся цвет.

Прежде чем восстанавливать икону, мы ищем образец. И мы нашли подходящий. Это — литография, которая массово производилась в XIX веке. Такие иконы были доступны для простых людей и почитались в народе.

Этой иконой я занималась примерно полгода. Мы укрепили и обработали деревянную основу, отреставрировали бумажное изображение, восстановили утраты. Киот для иконы изготовили в столярной мастерской нашего монастыря.

Это в самом деле чудесный случай. Нам приносят иконы, которые прошли войну или непростую жизненную историю. Бывало так, что солдаты носили их за пазухой во время боя, и обычно такие иконы попадают к нам в очень ветхом состоянии. Но такого случая, чтобы бумажная икона, провисев зиму на улице и претерпев все изменения погодных условий, сохранилась в относительно неплохом состоянии, не было. Это, конечно, чудо Божие.

— Не так давно нашу мастерскую посещал митрополит Вениамин (Тупеко), — рассказывает Наталья, руководитель реставрационной мастерской. — Мы показывали владыке свои работы, рассказали, что есть такая икона, ее историю. Владыка сказал, что такие истории обязательно нужно записывать и публиковать, чтобы о них знали…

— Я не могу на нее насмотреться, — скажет мне позже про икону по телефону Лариса Петровна. — Я повесила ее дома на самом почетном месте, рассматриваю каждую ее черточку. Верю, что икона будет продолжать хранить нашу семью.

Подготовила Ольга Демидюк

Фотографии Максима Черноголова и из интернета

Как родовая икона спасла семью (часть 1)>>

22.12.2022