Зов Антарктиды
— Полярные станции находятся рядом друг с другом. Бывает, что к вам приходят на службу с других станций?
— Есть несколько классных свидетельств, — продолжает Ольга Стефанова. — Например, иеромонах Гавриил (Богачихин), который зимовал на станции от Троице-Сергиевой лавры, описывал, как они на Пасху пригласили иностранцев на службу. К ним приехали аргентинцы, уругвайцы и китайцы. Самые близкие соседи — чилийцы — не дошли, но зато отважно доплыли по морю через шторм на надувных лодках самые далекие — аргентинцы.
Вид на чилийскую базу «Президент Эдуардо Фрей Монтальва» и российскую полярную станцию Беллинсгаузен
Он рассказывал, что, конечно, они ничего не понимали на службе, но видно было, что прониклись. Китайцы отстояли всю ночную Божественную литургию, и, когда он провозглашал «Христос воскресе!», слышал в ответ на ломаном русском: «Воиштину восквеше!»
После службы он позвал всех на разговение и объяснил, что Пасха в России — это самая большая церковная фиеста.
— А в Антарктиде есть храмы других вероисповеданий?
— Храмов нет, есть молельные комнаты у американцев, есть католическая часовенка. Это такой же металлический домик, как и все дома на станции, там стоят скамеечки, чтобы полярники могли прийти сами помолиться, но богослужения нет.
Чем отличается наш храм от всех остальных? Никогда нигде не зимуют священники, они могут приехать в сезон, провести какую-то мессу и уехать. Наш православный храм единственный в Антарктиде, который постоянно живет литургической жизнью.
Православная церковь в Антарктике, патриаршее подворье Троице-Сергиевой лавры
— Как священник может попасть в Антарктиду?
— Так как храм окормляется духовным собором Троице-Сергиевой лавры, изначально в Антарктиду приезжали священники из Троице-Сергиевой лавры.
Первый настоятель храма в Антарктиде — о. Каллистрат (Романенко), был иеромонахом лавры. Он поехал на станцию, когда церковь еще строилась, он ее освящал и после этого остался зимовать. С него всё началось, он подружился с полярниками, стал своим. А потом он ушел из лавры в епископат, сейчас архиепископ Горноалтайский и Чемальский, в Антарктиду больше не ездит. Но он по-прежнему окормляет Антарктиду как наиболее погруженный в эту тему человек: именно он отбирает и направляет туда священников. И сейчас туда ездят священники не только из лавры, а из разных епархий, монастырей.
— Священники, как и все полярники, проходят медкомиссию? Есть какие-то особые к ним требования?
— Да, они проходят обычную медкомиссию плавсостава, это обязательно. Еще они должны обладать какими-то строительными навыками, потому что будут делать свою работу на станции вместе со всеми, а служить в храме только по субботам-воскресеньям и праздникам.
Колония императорских пингвинов. Фото: Бруно Зендер
— Чтобы снова и снова возвращаться к такому послушанию, у них должна случиться влюбленность в Антарктиду?
— Наверное. Они должны почувствовать какой-то зов.
— Как это было у тебя? Во что ты влюбилась?
— Ты знаешь, это комплекс вещей. Если говорить о том, с чего всё началось, то было два момента. С одной стороны, безусловно, был профессиональный интерес, мне хотелось снять кино, и я искала тему. Я чувствовала, что здесь фильм точно получится. С другой стороны, было внутреннее желание переустроить свою жизнь, проверить себя «на вшивость», испытать, уехать как можно дальше, подольше, и желательно, чтобы не было никакой связи, чтобы никто не мог меня найти. В это время у меня происходили сложные процессы в родительской семье, мне хотелось оторваться, уйти от родительских программ.
Может быть, я не отдавала себе в этом отчета, но по прошествии многих лет, оглядываясь, я понимаю, что меня туда точно что-то вело, это совершенно однозначно. Я совершенно влюбилась в Антарктиду, в этот образ жизни.
Ольга Стефанова, режиссер-документалист. Фото: Виктор Перский
«Дорожка в Антарктиду для тебя вымолена»
— У меня была такая личная история. Так получилось, что меня крестили в 13 лет. Моя крестная всю нашу семью привела в Церковь, родители благодаря ей венчались, меня и двух моих братьев крестили, папа вышел из нищеты и безработицы, где он был на момент встречи с крестной, но так случилось, что они перестали с ней общаться, и я сделала такой же выбор.
В 16 лет я поступила на журфак в МГУ. Вторая вышка — ВГИК. После ВГИКа я уже работала, были экспедиции, фильмы.
Я жила своей жизнью, совершала свои ошибки, проходила свои «огонь, воду и медные трубы», и только в год перед зимовкой мы встретились с моей крестной снова. Она спросила меня, как жизнь, что мне интересно, и я рассказала ей, что через три месяца полечу на зимовку. Я ожидала, что сейчас услышу, как от всех взрослых, с кем я делилась планами, примерно следующее: «Ты что, сошла с ума? Куда ты едешь? Теряешь год жизни! А кто будет замуж выходить? Детей рожать? Когда ты уже остепенишься?» А она сказала: «Да ты что! Какое счастье! Я тебя благословляю, я буду за тебя молиться. Дорожка для тебя там уже вымолена, это точно совершенно!»
Оказывается, пять лет назад до меня там был мой крестный брат Леня. В 2014 году он был иподьяконом владыки Феогноста и прилетал на освящение храма. А я об этом ни сном ни духом. Так что моя крестная уже была в теме Антарктиды. Для меня это было открытие. Тогда я вышла от крестной с ощущением, что у меня появился родной человек, которому я могу и хочу доверять. Все эти годы молитва крестной мамы за меня не прекращалась, а мой разворот к ней начался только в этот момент.
Когда я вернулась из Антарктиды, моя жизнь уже очень сильно стала меняться. И мое воцерковление приобрело другую глубину, другие смыслы. На зимовке я ходила в храм, считала себя верующим человеком, исповедовалась и причащалась, но только вернувшись оттуда и продолжив общение с крестной мамой, поняла, кто такой верующий человек, что такое жить по Евангелию, что такое читать Евангелие, как это применять в жизни. Не формально, ничего не провозглашая, не декларируя, а реально этим жить.
— Думаешь, если бы не было Антарктиды, не было бы этой глубины?
— История не терпит сослагательного наклонения, но то, что мой путь совершенно точно должен был лежать через Антарктиду — глобальный уход от того, что цепко держало и привязывало меня здесь, — это точно.
Всё сложилось именно так, как должно было сложиться, слава Богу за это.
Ольга Стефанова, cъемки фильма «Зимовка». Фото: Виктор Перский
— В одном из интервью ты рассказывала, что в какой-то момент решила перестать снимать. Но в итоге так сложилось, что ты вернулась к своему делу. Ощущаешь ли ты режиссуру как свое призвание? И почему хотела отказаться от него?
— Сейчас, наверное, ощущаю. Тогда — нет. Сомнения были всегда, потому что сначала был журфак и я работала как журналист, потом началось кино. Какой-то фильм получился, какой-то нет. Были вопросы к себе: мое это или нет, зачем я это делаю, может, мне надо делать что-то другое.
Когда я пришла в церковь, помню, на исповеди сказала священнику, что хочу поменять профессию, потому что на этом пути меня ждет одно только тщеславие, оно меня обуревает, я себя им травлю. А он мне сказал: «Но ты же уже выучилась? Ну вот и всё, вот и работай».
Я очень хорошо запомнила эти слова — «но ты же уже выучилась». Отлынивать так или иначе я пыталась всегда. Несмотря на то что мне всегда нравилось мое дело, я занимаюсь им по доброй воле, но каждый раз, когда сталкивалась с какими-то сомнениями, проблемами, хотелось отойти в сторону, ничего не решать.
Во время моей зимовки нашего повара вывезли раньше срока, и вышел приказ по станции просить радиста Плешивцева и режиссера Стефанову принять на себя вахту на камбузе. И это были просто потрясающие два месяца, потому что до этого я так или иначе была сторонним наблюдателем, который приходит и всё снимает на камеру, без меня станция могла обойтись. А тут станция без тебя не может, ты стал ее винтиком. И когда ребята приходили на камбуз и говорили: «Ой, Стефанова, наконец ты на своем месте! Как вкусно, спасибо, здорово!» — я чувствовала себя просто прекрасно. Это так кружило голову, что мне казалось, этим можно заниматься постоянно и зачем тогда снимать кино. Вот же она — полнота счастья! И все мои попытки «свинтить» от съемок были именно в поварскую тематику, чтобы можно было зимовать в Антарктиде, стать полноценным полярником.
Станция Новолазаревская, камбуз
Еще был момент, который добавлял остроты в тему поиска себя. Было снято много откровенного материала, и не всегда было понятно, можно его показывать или нет. Понятно, что чем хуже, чем больше конфликта, тем лучше для кино, но при этом это люди, которые мне доверились, стали моими друзьями. А имею ли я право показывать то, что им будет неприятно видеть, или то, что повлияет на чье-то мнение о них?
Полевой лагерь на острове Буромского. Фото: Петр Никитин
И эти вопросы решались очень мучительно, как раз полгода монтажа фильма после зимовки. Я постоянно думала: зачем мне всё это? я брошу всё, не нужно мне это кино. Но не сложилось его оставить.
После зимовки и еще одного сезона, когда я делала досъемки фильма, было два года перерыва, поиска, внутренних перестроек. Я ничего не снимала. Работала санитаркой в госпитале, стояла на кассе в фастфуде.
Это было очень тяжелое время.
«Я понимала, что хочу в Антарктиду»
— За эти два года поиска было чувство, что ты идешь не туда?
— Про камеру я тогда не думала, в моей жизни происходило так много перемен, что просто было не до этого. Я понимала, что хочу в Антарктиду и больше ничего другого не хочу. Я пыталась вернуться туда в качестве повара, но вернулась только благодаря кино.
Итогом этих двух лет перерыва стало предложение от телеканала «Россия» быть спецкором программы «Вести» и автором, оператором и режиссером фильма «Русская Антарктида. XXI век». Я восприняла это с радостью, потому что это была возможность вернуться в Антарктиду.
И когда я снова ехала снимать, понимала, что это Господь всё развернул, что ничем другим у меня заниматься не получилось. Уже было понятно, что я на своем месте, что иду делать свое дело. Это укрепило меня в мысли, что съемка кино — мое призвание. А когда уже начался процесс, пошли сюжеты, я снова ощутила счастье.
Мы снимали 4,5 месяца сезона, с заходом на все антарктические станции. Это было возвращение в профессию.
Съемки на берегу пролива Дрейка, остров Кинг-Джордж
— В одном интервью ты рассказывала, что ехала снимать этот фильм с чувством, что вот сейчас круче тебя никого нет, ты делаешь то, что никто никогда не делал. И в этот момент разбила вдребезги дорогущую камеру. Для тебя это был урок о тщеславии и гордости. Ты поняла, что это не ты такая крутая, а это Бог тебе позволяет снять кино. Камеру тогда чудом спасли, всё наладилось. Тебе раз и навсегда удалось усвоить этот урок?
— Раз и навсегда нет. Это как прививка, которая может действовать какое-то время и сохранять твой иммунитет, но потом она ослабевает, и тебе нужно снова ее подтверждать. Падать и вставать.
И ведь тебе кажется, что, если ты уйдешь из профессии, ты этим победишь тщеславие. Нет. Тебе дан именно этот путь, чтобы на нем ты его победила. Тебе на нем нужно обтесать свои страсти.
Продолжение следует…
Беседовала Ольга Демидюк
Фотографии из личного архива Ольги Стефановой
Полярники и Бог. Как верят в Антарктиде (ч.1)>>
20.10.2022
