Полярники и Бог. Как верят в Антарктиде (ч.1)

Ольга Стефанова — журналист, режиссер-документалист и одна из пяти женщин России, зимовавших в Антарктиде. За плечами у нее семь экспедиций и четыре фильма об этом — «Зимовка», «Русская Антарктида. XXI век», «Станция Восток. На пороге жизни», «Остров Буромского».

Ольга говорит, что попала в Антарктиду так: «Сначала просто искала тему для фильма. А потом как начались чудеса, так и не могут остановиться».

Как в Антарктиде появился православный храм? Почему уклад жизни полярников похож на монастырский? Какими качествами должен обладать священник в Антарктиде? И что же это такое — зов Антарктиды? Читайте в интервью с Ольгой.

 

Антарктида, станция Беллинсгаузен. Фото: Иван Седыченков

«В Антарктиде очень хорошая "слышимость"»

— Согласно Международному договору об Антарктике эта земля не может никому принадлежать. Похоже, это единственное место на земле, где хозяин не человек, а Бог. Есть ли у тебя чувство, что в Антарктиде Бог ближе?

— Конечно. Там есть ощущение очень острой слышимости тебя Богом.

Первые три месяца зимовки — это эйфория, новые люди, куча впечатлений. А дальше начинается самое главное испытание любой зимовки, когда из тебя и людей начинают вылезать страсти. Скрыть их невозможно, они есть в каждом, и каждый справляется с ними как может. А когда камушки души людей сталкиваются и начинают тереться острыми уголками друг о друга, всегда есть угроза конфликта.

Антарктида — как большая деревня: любая спорная ситуация моментально становится достоянием общественности. Я, как пятая российская женщина, которая зимует в Антарктиде, и первая, кто зимует без мужа, понимала, что нахожусь под пристальным вниманием. Уже тогда мне было понятно, что я хочу возвращаться в Антарктиду, хочу стать здесь своей, работать. Для этого за своей репутацией мне нужно было очень следить. Это накладывало на меня дополнительную ответственность, ведь любое неверно сказанное слово могло вызвать бурю.

 

Ольга Стефанова, режиссер-документалист. Фото: Петр Никитин

К тому же я снимала там фильмы, и мне было нужно, чтобы каждый из этих ребят был мне открыт, чтобы никто меня не прогонял с места съемок, чтобы все были готовы со мной разговаривать. Соответственно, мне ни с кем нельзя было ссориться.

На Большой земле уже тысячу раз жестко ответила бы, поставила бы человека на место или «закрылась» и ушла, а здесь нельзя. Никуда не сбежать, никуда не деться. Бывало, я понимала, что ситуация куда-то катится и я не могу с ней справиться сама. Или ты сделал какие-то ошибки и не знаешь, как их исправить. Доходишь до тупика и тебе страшно, что сейчас разразится гроза.

На станции Беллинсгаузен есть православный храм, он находится на горе Ирина. Для того чтобы на нее подняться, нужно преодолеть и пургу, и ветер, и свое нежелание куда-то идти в мороз, в темноту. И вот ты добираешься до храма, заходишь внутрь, включаешь свет или зажигаешь лампадку, разуваешься, потому что в Антарктиде принято везде разуваться, и по ковролину заходишь в храм.

 

Станция Беллинсгаузен, православный храм. Фото: Юрий Ковальногов

Поздний вечер, маленький храм, ты там один, можно просто сесть в уголочек на ковер и выплакать всё, поговорить с Богом, попросить помощи, потому что «я не могу, только Ты можешь, сделай с этим что-нибудь». И вот ты спускаешься с горки — и, казалось бы, совершенно неразрешимая ситуация, когда ты вообще не знал, куда деваться, разрешается. Вот такая там «слышимость».

Я часто слышала от людей про Серафимо-Дивеевский монастырь, что там ты как будто говоришь прямо в ухо батюшке Серафиму и точно знаешь, что тебя услышали и что по его молитвам ты получишь помощь. И в Антарктиде так же. Ты как будто один на один с Богом. Он здесь. Он прямо перед тобой. Он рядом. Он слышит. Всё управится.

 

Станция Беллинсгаузен, православный храм

— Интересно. Когда такое происходит в святой обители, это понятно, ведь там жил человек, который своей святостью буквально менял пространство вокруг себя. А почему это происходит в Антарктиде? Потому, что там больше не на кого положиться, кроме Бога?

— Да, конечно, всё зависит только от твоего внутреннего состояния. В Антарктиде ты действительно понимаешь, что тебе больше не к кому обратиться, и поэтому всем существом припадаешь к Богу. А еще это место, где люди так или иначе проживают очень много испытаний, и, я думаю, оно у Бога на особом счету.

Полярники — это люди, которые идут на определенный аскетизм. Хочешь не хочешь, эта профессия очень героическая: тебе нужно уехать из дома, всё бросить, уйти из своей зоны комфорта в абсолютную изоляцию, в некие опасности, которые могут с тобой случиться.

— Насколько у полярников принято обращаться к Богу? Этим летом я была на рыбацком острове Залит, и там рыбаки говорили, что перед выходом на озеро всегда молились, даже если они не часто ходили в храм. Есть ли такое правило у полярников?

— В Антарктиде такого нет. Все-таки это не как на войне (ведь говорят, что в окопах неверующих нет). С точки зрения обеспечения жизни там достаточно безопасно. Ты приходишь на полярную станцию, где всё обустроено, у тебя теплый быт, своя комната, есть еда, нормальные, комфортные условия. То есть ты не находишься на грани жизни и смерти. Конечно, каждый так или иначе проживает и пургу, и полярную ночь, и метеозависимость.

Я бы сказала, что какая-то обращенность к Богу возникает ближе к концу зимовки, когда уже опытным путем прожит основной сложный этап и произошло «очищение». Особенно если рядом с тобой есть пример верующего человека.

 

Вид на две станции: чилийскую Эдуардо Фрей Монтальва и российскую Беллинсгаузен. Фото: Руслан Елисеев

«Для кого-то Антарктида стала путем к Богу»

— На станции есть православный храм. У него удивительная история. Ты писала в телеграм-канале «Радио Арктика», что в этом заслуга знаменитого парашютиста-испытателя Петра Ивановича Задирова. На одном из испытаний у него не раскрылся парашют, он упал с высоты 800 метров, но остался жив, потому что попал прямо в сугроб. Позже ему приснился сон, и он понял, что его спасла мамина молитва:

Из телеграм-канала:

«Парашют не раскрывается. Отказ. Я падаю. Мне жутко, сделать ничего нельзя. Мелькает мысль: обо что я стукнусь? Есть еще секунд двадцать. Поле приближается, лес, дорога. Ледяная дорога — середина зимы. А на дороге точка. Точка растет, растет… Смотрю, это мать. Она задирает голову, снимает свой оренбургский пуховый платок, расправляет его за два конца — я падаю прямо в него и… просыпаюсь. Тогда я понял: меня спасла молитва матери. То, что я остался жив, не просто чудо, а чудо маминой веры».

Спустя годы Петр Задиров решил подарить Троице-Сергиевой лавре храм в Антарктиде. Как появление храма поменяло жизнь на станции?

— На станции Беллинсгаузен теперь всегда зимует священник с помощником. Когда рядом с тобой живет священник и ты видишь как минимум двух людей, которые живут в вере, которые даже в условиях Антарктиды пытаются соблюдать посты, видишь, как они ведут себя в условиях надвигающихся конфликтов, как они мирят людей, как общаются, как выходят на авральные работы, как отмечают церковные праздники, это поворачивает тебя к Богу.

 

Иеромонах Софроний на острове Буромского

Очень многое зависит от личности священника, с которым ты зимуешь. На моей зимовке служил отец Сергий Юрин, в прошлом вэдэвэшник, человек полярного духа. К нему тянулись люди. Это был наш эпицентр жизни. Если он звал на службу, то приходило полстанции, на Пасху и Крещение был огромный крестный ход. С ним было интересно поговорить, просто посидеть чайку попить.

На нашей зимовке были люди, которые впервые в жизни исповедовались и причащались. Для них Антарктида стала путем к Богу.

— Думаешь, на это повлиял именно пример личности священника или их какие-то внутренние испытания?

— Думаю, пример личности. Вообще, нельзя разделить, и то, и другое. Но произошло ли бы это, если бы там не было храма и священника, — это, конечно, вопрос.

Из телеграм-канала:

Стройка и освящение церкви на станции Беллинсгаузен

— Ты писала о том, что в конце 90-х станция Беллинсгаузен была на грани закрытия, могла из постоянно действующей зимовочной станции превратиться в сезонную базу. И полярники мечтали, что если здесь будет храм, то станцию уже не закроют. Как ты думаешь, откуда у них появились такие мысли? Они ведь не были верующими людьми.

— Я думаю, это было связано с русскими морскими традициями: когда русские куда-то приходили, первым делом как форпост строили храм, это был символ определенного освоения. Я думаю, корни этого замысла оттуда. И так совпало, что параллельно происходила история Петра Задирова. Сложился пазл.

 

Петр Задиров, парашютист-испытатель

Нужно сказать, что это были мысли в определенном коллективе. Олег Сахаров — начальник станции — крестился в этом храме, когда его освятили. У него был свой устоявшийся коллектив ребят. Редкий случай, когда они ходили год через год одним и тем же составом на одну и ту же станцию. Полярники очень любили своего начальника.

На станции в то время было очень много свалок, она была неотремонтированная, и они очень много сделали, чтобы привести ее в порядок. Именно их руками станция превратилась в то, что она есть сейчас. Всё началось с их любви к этому месту, друг к другу, профессии. Станций тогда было много, а бюджета не было, и они вот так думали, что, если будет храм, ее не закроют…

 

Санно-гусеничный поход прибывает на станцию Восток

Продолжение следует…

Беседовала Ольга Демидюк

Фотографии из личного архива Ольги Стефановой

Полярники и Бог. Как верят в Антарктиде (ч.2)>>

19.10.2022