«Церковь олицетворяла потерянную Родину» ч. 1

Жизнь человека… Порой сквозь ее призму можно увидеть судьбу целого народа. Люди, покидавшие Россию в Гражданскую войну, не были беженцами, потерявшими надежду. Сохраняя в своих сердцах любовь к Родине, понятия веры и верности Отечеству, они возрождали Россию за тысячи километров от ее географических границ. Гость монастыря — потомок офицеров царской армии, митрофорный протоиерей, член епархиального совета Австралийско-Новозеландской епархии, делегат IV Всезарубежного Собора РПЦЗ, председатель правления Русского благотворительного общества имени св. прав. Иоанна Кронштадтского Михаил Протопопов. Больше 70 лет батюшка живет и служит в далекой Австралии, но, воспитанный в среде белой эмиграции, называет себя русским. Отец Михаил поделился с нами трагической историей своей семьи, в которой, как в зеркале, отражается история целого народа, и рассказал о жизни православных христиан на австралийском континенте.

— Батюшка, Ваши предки родом из России, Вы больше 70 лет живете и служите в Австралии. Как Ваша семья оказалась на далеком континенте?

— Корни мои действительно в России. Отец был офицером лейб-гвардии Атаманского полка — это казачий полк, который во время Гражданской войны эвакуировался из Крыма на остров Лемнос. Мать маленькой девочкой тоже покидала Россию через Крым, но сначала оказалась в Константинополе, а потом в военном лагере Галлиполи. Родители познакомились и поженились во время Второй мировой войны в Сербии. Я родился в Белграде.

Папин отец был генералом. Воевал в царской армии на австрийском фронте, после ранения прибыл домой для прохождения лечения. На хутор пришли большевики и прямо в доме расстреляли дедушку, бабушку и младшую сестру отца.

По маминой линии большой род Грузевичей-Нечай. Грузевичи — поляки из шляхты, которые в 1624 году пришли служить русскому царю. Уже в России получили приставку «Нечай». Мой прадедушка был статским советником, дедушка — генералом артиллерии. Старшая сестра мамы в Первую мировую войну служила на фронте сестрой милосердия. Мама окончила институт благородных девиц, поступила на медицинский факультет и во время Второй мировой войны трудилась в полевой больнице на фронте.

Оказавшись в эмиграции, отец служил в Сербской королевской армии, а после капитуляции Сербии был переведен в «Казачий Стан». После окончания Второй мировой войны, в 1945 году, англичане по просьбе Сталина выдали казаков Советскому Союзу. Были в их числе и царские офицеры, покинувшие Россию в период революции. Кого-то из них сразу расстреляли, кого-то повесили, кого-то на 25 лет отправили в лагерь. Мой отец попал в число последних. В заключении в Сибири он провел 12 лет, вышел на свободу после смерти Сталина и был выслан в Югославию.

В Югославии сказали: «Нам таких отбросов не надо!» — и отца отправили сначала в Австрию, потом в Германию. Там он прожил до конца своих дней. В Австралию приехать не пожелал, сказав: «Один раз я уже попал в руки к англичанам, второй раз себя им не отдам».

— Как складывалась судьба Вашей семьи после ареста отца и его отправки в Советский Союз?

— В 1949-м мы с мамой, бабушкой и братом Николаем уехали в Австралию. Из того поколения семьи я единственный остался в живых. Мама, бабушка и брат уже отошли ко Господу…

— Почему Австралия?

— Была такая организация IRO (International Refugee Organization) — международная организация беженцев, где распределяли людей. Страны заявляли, что им нужны рабочие — Австралия, Новая Зеландия, Бразилия, Венесуэла, Аргентина, Канада. В Америку требовалось меньше всех и в Европе почти никого не оставляли. Мы попали на очередь в Австралию.

Австралия сделала так: бесплатно нас к себе привезла, но все, кому исполнилось 16 лет, должны были отработать по контракту два года. Мужа могли послать в одно место, жену — в другое, дети оставались с бабушками и дедушками. И это мы пережили…

— Вы помните момент, когда ступили на австралийскую землю? Вы же были еще совсем ребенком?

— Когда пароход пришел к берегам Австралии, нам даже не дали ступить на землю, сразу по трапу корабля отправили в поезд, который шел в транзитный лагерь для беженцев. В прошлом это военный лагерь. В пик приема людей там было почти 200 тысяч человек. Мы прожили в лагере 6 месяцев.

Мама получила работу в богатой семье. Им нужна была прислуга, но обязательно француженка. Поскольку мама окончила институт благородных девиц и прекрасно говорила по-французски, ей сказали: «Не нужно говорить, что Вы не француженка, и никаких детей!» Эта богатая семья отправила нас с братом в закрытое учебное заведение. Мы можем только благодарить Бога, что получили хороший старт.

В этой семье мама отработала неполные два года, потом что-то произошло, и ее отправили в пекарню. Выбора не было — куда посылали, там и нужно было работать.

Когда по просьбе Сталина англичане отправили казаков в Советский Союз, все понимали, что они там погибнут — либо расстреляют, либо повесят, либо сгноят в лагерях. Митрополит Анастасий (Грабановский), тогда первый иерарх Русской Православной Церкви Заграницей, дал женщинам, мужей которых отправили в СССР, так называемый духовный развод. Второй раз мама вышла замуж за австралийского офицера. Не могу сказать, что это был счастливый брак. Помню, как однажды бабушка сказала: «Австралийские офицеры — это не русские офицеры». Спустя пять лет мама ушла от мужа и получила развод.

Мы с братом сначала учились в закрытом заведении, потом перешли в государственную школу. Брат получил четыре высших образования и стал доктором исторических наук. А я 30 лет трудился в школе, первые годы преподавал, потом был директором. Брат был мастером на все руки, жил припеваючи. Лучше, чем я (смеется). А последние 15 лет жизни трудился в Русском благотворительном обществе имени святого праведного Иоанна Кронштадтского, председателем правления которого я являюсь уже 33 года.

— В каких условиях формировался Ваш внутренний человек? Ваше окружение в детстве — это русская эмиграция?

— Да, русская эмиграция. И нам очень повезло… Первая эмиграция 1949 года — это те самые люди, которые воевали в русском корпусе и знали друг друга по Сербии. Это была одна большая семья. В Австралию нас тогда приехало, может быть, 2–3 тысячи человек.

— Чем жили эти люди? И какое место в их жизни занимала вера?

— Думаю, для всех без исключения Церковь олицетворяла потерянную Родину. В храм приходили все — и верующие, и неверующие. Кто-то хотел причаститься, кто-то стоял под дверями и курил. Вокруг Церкви создавались все наши организации — и казачьи, и военные, и культурные, и даже светские. Всё зарождалось и поднималось вокруг Церкви, она действительно олицетворяла потерянную Родину, в ней была вся наша жизнь. Пока старое поколение не отошло, всё это было...

Дружная у нас была колония, но, конечно, иногда были и распри. Помню, поссорились два друга, два старых офицера — ротмистр Тайлик и полковник Невзоров. Тайлик говорит: «Господин полковник, я вызываю Вас на дуэль». А Невзоров (на месяц старше): «Я с сопляками на дуэль не выхожу» (смеется).

Почему такие моменты интересны? Потому что они показывают: мы были не обреченные беженцы, потерявшие надежду. Мы любили Россию и любим ее до сих пор. Мы остались русскими и носим Россию в своем сердце. Даже те из нас, кто никогда ее не видел.

— Когда Вы приехали в Австралию, там уже был православный храм?

— Ничего не было... Священники приехали вместе с нами. Как говорится, «гол как сокол», с одним чемоданчиком. Но был дух, он объединял! Мы все без исключения были антикоммунистами. В детстве нам объясняли, что такое «русский» и «советский». Это была большая разница...

В 1956 году в Мельбурне проходила Олимпиада. Советский бегун Владимир Куц одержал победу. Мы с ребятами состояли в организации русских скаутов, и на левом плече у нас был трехцветный русский флаг. И вот мы все окружили Куца, а он спрашивает: «Что это у вас за значок на плечах?» Один из наших ребят сказал: «Это русский флаг». «Что? Вот русский флаг», — и Куц показал на красное знамя. «Нет! Это флаг коммунистической партии, а на наших плечах флаг русского народа». Таким было наше воспитание…

— Русский язык учили в семье?

— Каждую субботу мы ходили в русскую школу. Организовали ее сами, и храм сами создавали. Поначалу служили в маленьком ветхом зале, а в 1953-м купили храм. «Купили» — это иносказательно. Взяли в аренду и обещали выплатить за 22 года. Каждая семья взяла на себя «самообложение». Это не тот вариант, когда каждый обязан отдавать деньги. В храме, где продавали просфоры и свечи, стояла копилка, и каждый по совести что-то в нее опускал — английские или австралийские фунты, шиллинги, пенсы. Кто-то клал больше, кто-то меньше, но копилка всё время пополнялась. Мы выкупили храм за 11 лет.

Было среди нас такое единство! Помню, как красили большой храм, забираясь на леса. Люди приходили трудиться, кто вечером, кто в субботу, кто оставался в воскресенье после Божественной литургии. Архиепископ варил на обед борщ для прихожан…

— В 50-е годы русские люди, прибывшие после революции в России в Китай, вынуждены были покинуть и эту страну. Многие приехали в Австралию. Вы легко нашли общий язык? Была солидарность и взаимная поддержка?

— В 50-е годы из Китая люди приезжали тысячами. Сначала ехали из Шанхая, позже из Харбина, это ведь был почти русский город. Многие оттуда приехали, в том числе и моя матушка. Она родилась в Харбине, дедушка ее был начальником телеграфа на участке Сибирской железной дороги, которая шла через Китай до Владивостока. В конце 50-х — начале 60-х люди уже ехали из Маньчжурии. Большей частью это были казаки с семьями.

Люди привозили старинные иконы, подсвечники. Наши приходы пополнились, храмы и богослужения украсились. Помню, как в соборном храме был слепой чтец, он наизусть читал Богослужебные часы. Беженцы с Дальнего Востока учили нас, «европейцев», своим традициям, был у них и свой Типикон...

Потом приехали священники из Европы, большей частью это были выходцы с Волыни. Когда немцы отступали через Украину, этих людей захватили и вывезли в Германию в качестве рабочей силы. Из самого Почаевского монастыря никого не взяли, но батюшки, с которыми я беседовал, говорили: «Мой приход в двух, трех, пяти километрах от Почаева». И эти священники тоже привезли в Австралию свой Типикон.

Были некоторые трения: что лучше? какой Устав соблюдать? С другой стороны, всё это украшало Церковь. Один из наших архиереев сказал: «Россия настолько велика, что в ней было много Уставов, и все они правильные. Выбирайте по душе». Постепенно всё шлифовалось и в конце концов стало благодатной почвой, на которой мы вместе жили и молились.

— А как австралийцы относились к тому, что Вы привезли в их страну свой мир и свои традиции?

— Австралия большей частью — протестантская страна. Самая массовая там англиканская Церковь. На втором месте католическая, поскольку много переселенцев из Ирландии. Третья группа появилась относительно недавно — это пятидесятники. Православная Церковь по численности на четвертом месте — здесь живут греки, русские, украинцы, сербы, македонцы, молдаване, румыны. Есть еще копты — это ассирийцы. И всё это уживается на территории одной страны, нет конфликтов на религиозной почве.

Знаете, когда мы приехали, англиканцы нам помогали. Во многих городах нас пускали в храмы для служения, говоря: «Начинайте вашу Божественную литургию в 9 часов, а мы будем служить после вас. Как закончите, забирайте свои вещи». Так было и в Тасмании, и в Мельбурне, и в Сиднее, и в Брисбене, и в Аделаиде. Австралийцы — очень терпеливые люди…

Продолжение следует…

Беседовала Дарья Гончарова

Фотографии трудника Иоанна

09.08.2022