Война

22 июня 1941-го

Окончив шестой класс 17-й минской средней школы, Генка жил ожиданием поездки в пионерский лагерь. Но путевку выделили только на вторую смену, поэтому начало каникул он проводил дома.

Утром в воскресенье 22 июня за окном Генкиного дома послышался пронзительный свист. Это был позывной Чесика Вольского — друга детства. Он стоял посреди улицы и махал рукой — выходи. Генка, как обычно, выпрыгнул в окно своего одноэтажного дома, и друзья завели разговор, чем сегодня займутся. Чесик предлагал пойти на Комсомольское озеро. Оно было выкопано вручную, и к его созданию было причастно всё население Минска, в том числе Чесик и Генка. Они вместе с родителями вечерами под звуки оркестра ходили в район Людамонта*, где создавалось искусственное городское озеро. Как раз сегодня должно было быть его торжественное открытие. Для всех минчан это было грандиозным событием.

Друзья решили зайти за Эриком Лисовским. Двор Эрика представлял собой большую зеленую лужайку. С одной стороны росли вишни, с другой, на горке, был палисад, где росли клубника и разные цветы. Особенно выделялись белоснежные пионы. Этим хозяйством занимались родители Эрика. Во дворе друзья обратили внимание на группу соседей. Все были чем-то взволнованы и хотя молчали, но чувствовалось явное напряжение. На подоконнике у Пейсаховичей стоял репродуктор «тарелка», и все ждали каких-то сообщений. Тут были люди и из других домов, поскольку тогда радиоточки были не в каждом доме.

Шел девятый час утра, на безоблачном небе ярко светило солнце, и мир казался спокойным, нежным и ласковым. Чесик, Эрик и Генка баловались на зеленой лужайке, не обращая ни на что внимания. Сосед Пейсахович подошел к ним и тихо сказал: «Война, дети…»

Но дети есть дети. Мальчишки стали фантазировать на тему войны, вспоминать эпизоды из героических кинофильмов, где врагов сметает наша непобедимая Красная Армия. Они продолжали бузатерить, смеяться. Тогда никто из них не мог даже представить себе страшной трагедии, нависшей над ними и над всей страной, никто не понимал, что таилось за словом «война».

«…В четыре часа утра фашистские самолеты бомбили мирные советские города в Прибалтике, Белоруссии, на Украине и в Молдавии. Бои идут на всем протяжении фронта…» — раздалось из репродуктора.

После этого сообщения люди были возбуждены, но никто не паниковал. Говорили о том, что все военнообязанные должны явиться в военкоматы. Взрослые начали копать укрытия от бомбардировок, так называемые «щели», а мальчишки носились стайкой по своему району. Любопытство брало верх над осторожностью.

Война

24 июня Генка узнал, что же такое война. Утром дружная компания пацанов: Генка-Ежик, Чесик-Яблочко, Эрик-Латыш, Лентик-Лентяй, Димка-Курица и Рома-Пижон — собралась, как всегда, во дворе Эрика. Возбужденно обсуждали вчерашний налет фашистских самолетов, которые, правда, им увидеть не удалось.

Генка спросил:

— Как думаете, будет ли случай увидеть немецкие самолеты?

Вдруг со стороны еврейского кладбища послышался отдаленный гул. Он нарастал с каждой минутой. Вскоре мальчишки восторженно закричали:

— Смотри, сколько самолетов!

Самолеты летели на большой высоте и казались очень маленькими. В лучах солнца на голубом небе сверкали кончики крыльев. Внезапно послышался страшный свист и вой, потом всё потонуло в грохоте и клубах пыли. Языки пламени пробивались сквозь густую завесу черного дыма. Бомбы падали на центральную часть города.

Все жители улиц, примыкавших к еврейскому кладбищу, бросились бежать туда — кладбище не бомбили. Генка же помчался в центр, к дому тети Аси, чтобы спасти… дядин велосипед, который был пределом его мечтаний.

На улице Мясникова Генка увидел разрушенные дома, кругом бушевало море огня, по дороге несся поток воды из разбитого магистрального водопровода… Но самым страшным было другое: в потоке мелькали тела первых жертв бомбардировки, а по тротуару шла женщина с безумными от горя глазами, на руках у нее был мертвый обгоревший ребенок.

Весь день немецкие самолеты налетали на город и бомбили, бомбили, бомбили… Центр города пылал гигантским костром. Магазины и склады с товарами никто не охранял, и многие тащили домой всё, что попадало под руку. Генка тоже взял несколько буханок пригорелого хлеба на хлебозаводе по улице Островского. Но дома мама строго сказала, чтобы он ничего нигде не брал, потому что «наши скоро вернутся, и за воровство мало не будет».

24 июня 1941 года мирная жизнь ушла за горизонт. Война!

Начало оккупации

28 июня немцы вошли в Минск. По улицам потянулись огромные колонны пленных красноармейцев. Они были измождены и голодны и едва держались на ногах. При попытке передать кому-нибудь из них кружку воды или что-нибудь съестное конвоиры стреляли без предупреждения. Если кто-нибудь из пленных падал, фашисты тут же добивали его выстрелами из винтовки. После прохождения колонны на улице оставались десятки трупов.

С первым живым немцем Генка столкнулся прямо на своей улице. Солдат шел с пустым ведром и спросил:

— Вассер?

Генка понял, что ему нужна вода, и проводил до водокачки. В благодарность немец дал Генке пачку сигарет. Мальчишка растерялся, но сигареты взял и даже одну закурил. В таком виде и явился домой. Мама, увидев во рту сына сигарету, спросила:

— Что это?!

Узнав, откуда у сына сигареты, сказала:

— Отвратительно, что куришь. Еще хуже — что вражьи. Чтобы это было в последний раз!..

Это было в последний раз и на всю жизнь.

Друзьям-мальчишкам было всё интересно, и они группкой ходили по району, рассматривали немцев. Удивляло, что у каждого солдата были часы — у кого на руке, у кого на цепочке в кармане. Под мундирами на шее или на подтяжках болтались жетоны. Кто-то сказал, что это посмертные медальоны. У многих были электрические фонарики, меняющие свет с обычного на красный или зеленый. И еще пацанов увлекали губные гармошки, многие солдаты на них мастерски играли.

Из громкоговорителей, установленных на немецких автомашинах, неслось: «Красной Армии больше нет!», «Москва падет на днях!» Но друзья никак не хотели с этим согласиться, они были убеждены: этого не может быть!

Соседи

В городе, наводненном германскими войсками, сад Вольских казался спасительным островком. Он располагался напротив Генкиного дома, на четной стороне улицы Шорной, — дом под номером 21 за высокими красными воротами. Небольшой двор с огромным деревом «райских яблочек», за ним заросли малинника, груши, яблони, вишни, сливы. Бабуня Эрика, которая и в свои за сто лет была подвижной и деятельной, ревностно следила за садом. Но теперь под кронами фруктовых деревьев собирались соседи и, сидя прямо на травке, толковали обо всем, что происходило в эти дни, под «прикус», который готовила на скорую руку мама Чесика. Вертелись здесь и мальчишки.

Никто не хотел верить, что Красная Армия терпит поражение, никак не входило в сознание, что за шесть дней немецкие войска оказались в Минске. Все считали, что это временное явление, что вот-вот всё изменится. Однако факты говорили о другом.

На видных местах: на столбах, на заборах — стали появляться приказы и объявления оккупационных властей. Так, приказывалось всему трудоспособному мужскому населению Минска явиться в район поселка Дрозды для регистрации учета рабочей силы. В саду у Вольских «соображали», идти или нет, потому что за неявку — расстрел. Все согласились с тем, что надо чем-то официально заниматься, используя это как прикрытие. «Если уклоняться от официальной работы, оккупанты могут расценить это как саботаж со всеми вытекающими отсюда последствиями», — сделал заключение папа Димки.

Все взрослые пришли к единому мнению: надо что-то делать, чтобы земля горела под ногами захватчиков. Кто-то устроился в Дом печати, кто-то на вагоноремонтный завод, кто-то в Городскую управу или коммерческую фирму. Мама Генки пошла работать уборщицей в штабное подразделение «Люфтваффе».

Так стихийно в саду у Вольских на доверительных соседских отношениях создалась группа единомышленников-патриотов. Впоследствии все они стали подпольщиками.

Минское гетто

Фашистские оккупанты установили в Минске «новый порядок». Прямым его порождением было создание гетто — еврейского района.

19 июля 1941 года в городе на столбах, заборах и зданиях были расклеены листки с распоряжением военного коменданта Минска, в котором сообщалось, что в течение пяти суток всё еврейское население города обязано переселиться в отведенный ему для жительства район. Границы гетто проходили по улицам Немиге, Республиканской, Шорной, Коллекторной (включая еврейское кладбище), Обувной, Заславльской и Колхозной. Не подчинившихся приказу ждали арест и жестокое наказание.

Пять дней город бурлил: шло «переселение народов». На повозках, в детских колясочках, в руках люди тащили узлы с домашним скарбом. Нееврейское население, освобождая район, предназначенный под гетто, с плачем и причитаниями покидало свои обжитые дома с огородами и садами, с домашней живностью — козами, поросятами, курами. Весь район по периметру власти обнесли забором из колючей проволоки высотой более двух метров.

В ужасной тесноте, без всяких бытовых удобств — даже без света и воды, без врачебной помощи, в условиях постоянного страха полуголодное население гетто было обречено на полное истребление. Евреям было запрещено выходить в «русский» район, ходить по тротуарам, появляться в людных местах, скверах и парках. На спине и левой стороне груди они должны были носить опознавательные знаки — круглые латки из ткани желтого цвета.

Генке и его друзьям было непонятно, почему им теперь нельзя общаться со школьными товарищами, с которыми совсем недавно играли, не интересуясь, какой они национальности. И мальчишки, раздвинув проволоку, проникали в запрещенный район, помогали бывшим соседям-старикам — носили воду, потому что водозаборная колонка была на «русской» стороне. Еще они были посредниками между еврейским населением гетто и крестьянами, приезжавшими в город на рынок: помогали менять обувь, одежду, другие домашние вещи на продукты. Большим спросом пользовались кожаные сапоги и швейные машинки. За пару сапог крестьяне давали три пуда муки, за машинку — шесть пудов.

Не все похождения Генки и его друзей «за проволоку» проходили гладко. Однажды солдат из оцепления заметил, что они выскочили из заграждения, и дважды пальнул в их сторону из своего карабина. К счастью, мальчишки успели скрыться в огороде соседей Вольских.

Режим в гетто ужесточался с каждым днем. По ночам местные полицаи и уголовники устраивали погромы — грабили евреев, издевались над ними. Тогда обреченные поднимали истошный крик. Этот крик подхватывали жители соседних домов, и вскоре уже голоса десятков тысяч беззащитных людей потрясали ночное небо. Такие акции поддерживались оккупационными властями для устрашения всего населения города.

По решению немецкой администрации евреи должны были исчезнуть с лица земли. В 1943 году всё население еврейского района смерти и слез в Минске — 80 000 узников — было уничтожено. Эти печальные цифры выбиты на плите в нише Стены памяти известного всему миру мемориала «Хатынь».

---------

*Людамонт — предместье Минска в районе заболоченной излучины реки Свислочь, Старовильского тракта.

По материалам книги Геннадия Юшкевича «Последний из группы "Джек"» (Калининград, изд-во «Аксиос», 2017 г.)

22.06.2022