Человек из глины (часть 2)

— Крещение как-то повлияло на вашу работу скульптором?

— Раньше она была с каким-то надрывом, я вечно мучился, — продолжает Илья Кирьянов. — Не было успокоения. Хотелось сделать то, что никто не делал раньше. Но это зажимает в рамки, это не свобода. И сейчас эта грязь налипает, но теперь знаешь, как с ней бороться и куда идти. В храм заходишь — и ты как на рентгене, вся твоя грязь видна. А потом, бывает, Господь утешит, успокоит. И после службы ты всегда начинаешь жить заново.

— Неверующий человек считает себя стопроцентным автором произведения. Верующий же часто говорит, что он просто проводник Бога. Вы как это ощущаете?

— Я не думаю о том, чтобы у меня получилось богодухновенное искусство. Он, может, и хотел бы через меня что-то красивое сделать, но я постоянно чувствую, что мешаю Богу, скажем, своей ленью. Я понимаю, что какие-то способности мне дал Господь, а таланты надо отдавать. Но если неверующий человек надеется только на себя и уверен в себе, то верующий постоянно сомневается: то, что я делаю, полезно или не полезно, угодно Богу или нет? Вдруг сделаешь и погибнешь? Или, наоборот, будешь отвечать перед Богом за то, что мог и не сделал.

Часто бывает так: исповедовался, причастился, чистый как лист бумаги, думаешь, сейчас работа пойдет, а ничего не получается. А получается, когда, наоборот, себя коришь и чувствуешь недостойным.

Конечно, хотелось бы, чтобы Бог через меня действовал. Чтобы люди через искусство могли понять Его красоту. Но за день ты можешь много раз измениться, и все твои благие высокие чувства куда-то растрачиваются.

— И как быть? Делать и не задумываться, насколько сейчас я мешаю Богу и действует ли Он?

— Думаю, для Бога важно не то, что ты делаешь, а с каким сердцем. И какой ты будешь в вечности. Бог хочет, чтобы ты был с Ним. Иконописцы говорят, что не они пишут икону, а она их. И что им надо постоянно меняться. Работая в монастыре, я чувствую призыв меняться в лучшую сторону. Дело не в работе, которую ты делаешь, дело в тебе — кем ты станешь благодаря ей. И хорошо, когда ты гармонично развиваешься как художник и не присваиваешь все заслуги себе. Но это трудно.

Сейчас для меня главное — просто заставить себя честно работать.

— А честно — это как?

— Сильно не расслабляться. Когда ты на работе, думать только о работе. Надо уметь собой управлять. Я человек неорганизованный, и ежедневная практика в лепке дает ощущение, что ты что-то можешь. Как летчики говорят, надо часы налетать. Работа в монастыре дала мне много практики, потому что я много лет делал даже то, что мне не нравилось и не хотелось.

В скульптуре очень трудно выразить то, что ты себе в воображении представил. А когда начинают работать руки, голова уже не думает. Идеально сделать невозможно, но к этому надо стремиться. Как-то в академии искусств был показ, и один белорусский скульптор посмотрел мои работы. Я сказал, что мог, наверное, сделать лучше, а он мне так по-доброму ответил: «Ты так не думай. Ты сделал как мог. А если будешь думать иначе, будешь мучиться. Сегодня ты можешь сделать вот так, а завтра сможешь лучше».

— На входе в духовно-просветительском центре «Ковчег» вы планируете поставить скульптуру Ангела, который поддерживает ребенка. По замыслу — это Ангел Хранитель?

— Да, у каждого человека есть такой Ангел. Сначала была идея, что Ангел будет держать ребенка в руках. Но мы ушли от нее, потому что у человека всегда есть свободная воля. Решили, что мальчик сам делает шаг, а Ангел его страхует.

Это чувство знакомо любому верующему человеку, каждый раз он понимает, что далек от совершенства, но каждый раз всё равно делает шаг к Богу. Для меня такие же ощущения и в моей работе, когда дерзаешь что-то сделать и нужно сделать первый шаг, хотя ты и не понимаешь, получится ли у тебя задуманное.

Я думаю, когда найдено более-менее удачное решение, в нем можно найти очень много смыслов.

— Это и есть маркер настоящего искусства, когда ты с ним каждый раз заново встречаешься?

— Наверное, да. Это как Евангелие, которое может открыться нам с разных сторон. И в этом есть жизнь.

— Как вы думаете, когда вы были неверующим человеком, Ангел сопровождал вас?

— Да, всегда. Хоть я и был некрещеным, Господь меня вел. Я не был брошен, однозначно.

Я думаю, что заповедь «почитай отца твоего и мать твою» напрямую связана с любовью к Богу. Сейчас я вспоминаю, что в детстве боялся, чтобы у мамы и папы из-за меня не было неприятностей на работе. И меня это во многом останавливало. Не расстроить родителей — это здоровое, нормальное чувство. Ведь и Бога ты боишься оскорбить или обидеть своим поведением. И это вложено в нашу природу. Когда начинается взросление, хочется побезобразничать. И тогда любой человек ощущает, как будто выпал из гнезда, и в нем уже нет детской радости.

— Как создается ощущение движения в скульптуре? Вот, скажем, ваш парящий Ангел — как можно сделать, чтобы немой материал ожил?

— Да, нам хотелось ощущения парения, показать, что Ангел вне пространства, что это существо духовное, не физическое. Мы долго искали форму крыльев.

Вообще, это и есть самое главное в скульптуре — суметь ее оживить. В ней должно быть напряжение, энергия. Поэтому так много мук поиска. Сама лепка — уже механическая работа. В работе скульптора нужно 10 процентов таланта и 90 процентов труда. Скульптор Лантери говорил: «Кто не любит физический труд, не может стать скульптором».

— Есть такое мнение, что художник должен страдать. Вы согласны?

— Иеромонах Роман (Матюшин) говорил, что художник без скорбей — не художник. Возможно, чем больше он страдает, тем больше в нем глубины. Я страдал до Крещения, а сейчас нет. Конечно, у меня есть страхи и беспокойства за семью, детей. Мы здесь в очень уязвленном состоянии. Нет какой-то стабильности и уверенности, что ты уже спасен. Святые постоянно чувствовали любовь Божию и не хотели от нее оторваться. А у меня бывают редкие моменты, когда понимаю, что Господь меня на руках носит.

Но в целом я счастливый человек. Я люблю приходить в свою мастерскую. Мне здесь спокойно. В последнее время в работе я доверился мнению Димы, и мне стало легко. Хотя было по-разному, раньше я мог обидеться на него, как-то год на работу не приходил. Но на самом деле ощущал большую тоску, испытывал чувство потери. Здесь идеальные условия: доброжелательный коллектив, возможность учиться, потратить время на подготовку, собрать материал. Здесь каждый человек на своем месте, он хочет приносить пользу своим трудом. Я сейчас ценю и боюсь потерять это место.

Иногда работу надо сделать быстро, за 2–3 месяца, иногда так и получается. А в последнее время, к сожалению, выходит гораздо дольше. Читал статью про одного скульптора во Владимире. Он делает скульптуру Андрея Боголюбского, и у него всё плохо идет, не получается. Журналист спросил его, сколько он уже трудится над скульптурой, и тот ответил, что 20 лет. И я как-то успокоился немного.

— Когда я смотрю на вас с куском глины в руке, у меня возникает ощущение, что это очень успокаивающая работа, так?

— Да, есть такое. Бывает, на душе плохо, а когда работаешь, на душе становится спокойно. В советское время был такой знаменитый скульптор Азгур. Мне рассказывали, что, когда он учился в академии имени Репина, его друзья заметили, что он не приходит на занятия. А Азгур жил бедно, у него был сундук с вещами, и он прямо в нем спал. В общем, он залез в этот сундук и не вылезал. У него началась депрессия. Друзья нашли хорошего психиатра, привели к нему, и тот ему сказал: «Вам нельзя останавливаться, вам надо всё время работать». И Азгур до последнего своего дня приходил в мастерскую и всё время что-то делал: глину месил, лепил. Он говорил: «Это моя лечебница». Того врача, кстати, звали Бехтерев.

Так что да, какие-то чувства медитативные работа вызывает. Вообще, для меня работа с глиной — это лекарство.

— Может, дело в том, что по Библии человек создан из глины?

— Может быть. Да, человек сделан из глины. Когда я только крестился, мы поехали с семьей в Крым, я забрался с дочкой в горы, а там в горах обсерватория. Это были 1990-е годы, ученые в обсерватории подрабатывали тем, что проводили экскурсии, можно было посмотреть в телескоп и увидеть звездное небо. И еще там продавались фотографии со спутников разных планет. Я выбрал, как мне показалось, самую красивую планету, а потом оказалось, что это Земля. Я тогда был очень чувствительный после Крещения. У меня была более нежная и трепетная связь с Богом. Мы поднялись на гору, я смотрел на звезды в телескоп и понял, что космос — это кухня Божия. Наша планета Земля — совершенство, а всё остальное — это строительные материалы, как глина для скульптора.

Беседовала Ольга Демидюк

Фотографии Максима Черноголова

Человек из глины (часть 1)>>

09.03.2022