Человек из глины (часть 1)

— В одной передаче у грузинского художника спросили, откуда в нем тяга быть художником, и он ответил, что у любого человека есть печаль по потерянному раю и что занятия искусством — это попытка восполнить утрату, вернуться к красоте, Божественной гармонии. Искусство приближает нас к раю. Мне понравилась эта мысль, — говорит скульптор Илья Кирьянов.

В центре скульптурной мастерской на деревянной подставке фигура Ноя на черепахе — макет будущей скульптуры для духовно-просветительского центра «Ковчег».

Илья держит в руках кусок пластилина, отрывает от него кусочек и прижимает пальцем к фигуре. Затем приглаживает специальным инструментом — деревянной палочкой с проволочным кольцом на конце, обходит фигуру по кругу и повторяет эти движения. Ной на черепахе смотрит строго вверх, стоит на цыпочках и весь как будто устремлен к Богу. В руках он держит стеклянную каплю — долгожданный дождь.

В мастерскую заходит Дмитрий Кунцевич, как называет его Илья — главный художественный идеолог «Ковчега». Они обсуждают, не слишком ли плоская и летящая под Ноем черепаха.

— Ты смотришь «Смешарики»? — спрашивает Илья Дмитрия. — Там Бараш говорит, что вдохновение — это когда что-то тяжелое и неподъемное, как бегемот, вдруг становится легким, как облако. Вот как наша черепаха.

— Точно, это бегемот, который уже взлетает, — подтверждает Дмитрий.

— Как происходит ваша совместная работа? Вы излагаете Илье свое видение, а он воплощает? — спрашиваю я у Дмитрия.

— Мы разговариваем и в процессе придумываем какие-то элементы скульптуры или ее философию.

— Я леплю, приходит Дима и говорит, например: «О, уже неплохо» или: «А давай другой вариант», — говорит Илья. — И это здорово, потому что у меня глаз замыливается и мне нужен свежий взгляд со стороны. В техническом плане — как это слепить — для меня проблем нет, а увидеть композицию сложно. Дима мне очень в этом помогает. Я доверяю ему, люблю его образ мысли. Он меня вдохновляет, после совместного обсуждения хочется работать. Дима очень ревностно относится к качеству работы и не боится искать новые формы для воплощения библейских сюжетов. Он наш «моторчик» в этом плане.

— А почему Ной стоит именно на черепахе?

— Она просто очень красивая, — улыбается Илья. — В дохристианской культуре это символ и смерти, и возрождения, то есть прообраз Христа. В Америке есть остров Черепаха, который ушел под воду, а потом опять появился.

— В древности черепаха мыслилась как основание земли, — дополняет Дмитрий, — на которой стоят слоны, которые держат нашу плоскую планету. Ее панцирь как кора земли, и для Ноя она — твердыня. Несмотря на то, что черепаха — земноводное, она много времени проводит в воде и напрямую связана со стихией воды, а значит, и потопа.

— Помните, как в фильме «Приходите завтра»? — спрашивает Илья. — Фрося Бурлакова увидела в кабинете скульптора незаконченные скульптуры и спросила у домработницы: «А что это?» Та ответила: «А это мысли скульптора». — «А чего они такие мелкие?» — «А он их потом делает большими». Так и у нас были разные версии. Изначально Ной просто стоял, но когда стали примерять макет в пространстве, между лестницами центра, — поняли, что не смотрится. Мы всегда делаем маленькие макеты из глины или пластилина, примеряем в пространстве и затем выбираем лучшее решение. Оно выкристаллизовывается постепенно. Это похоже на поиск золота на прииске: чтобы его найти, нужно просеять много песка. Но мне нравится решать трудные задачи, это интересно.

Когда найдено решение, макет измеряется и увеличивается в пропорции, скажем, 1 к 10. Дальше литейщики снимают форму и делают восковую модель. После многочисленных манипуляций в огнестойкую заготовку заливается бронза.

— Стены вашей мастерской увешаны распечатанными фотографиями уже готовых скульптур мировой культуры. Это ориентир для вас?

— У Димы такой подход: сначала изучить, что уже есть в искусстве на эту тему. И нас он воспитывает так же: пользоваться тем багажом, что создало человечество. Тогда ты стараешься сделать не хуже.

А когда ты понимаешь, что стоишь перед Богом, то хочется выложиться на максимум. И это занимает больше времени. Я люблю лепить, но иногда днями не могу приступить к работе, потому что мне страшно, что ничего не получится. У меня куча комплексов, что плохо рисую, что недоучился, профилонил что-то, что нет дисциплины.

У меня были хорошие преподаватели, и они говорили, что, бывает, лепят 6–7 часов и за это время испытывают сто колебаний: то кажется, что что-то получается, то — что вообще не получается. К этому уже привыкаешь. Просто на это не нужно обращать внимания, не доверять себе. По своему опыту могу сказать, самое главное — это решиться и делать. И надеяться, что Господь поможет и всё получится.

— Расскажите, когда вы решили стать скульптором?

— Это призвание я чувствовал в себе с детства. Я любил лепить и всегда понимал, что это моя жизнь.

Когда мне было лет десять, я проходил мимо Академии наук. Через окно увидел слепленный из пластилина торс — там на первом этаже скульптурные мастерские — и помечтал: «Вот бы мне скульптором быть!» У меня отец гравер, ювелир, он занимался лесной скульптурой. Отец с детства брал меня в лес, мы искали всякие коряги, обсуждали, на что они похожи. Мне это нравилось.

Но в школе я очень плохо учился, все говорили, что Кирьянов — дурак. Я не верил в себя, был нерешительным. Моя первая специальность — маляр-штукатур. Работал на стройке. В армию идти мне не хотелось, но хотелось доказать, что я не такой уж дурак. И я решил готовиться к поступлению в институт. Знания у меня были нулевые, двоюродный брат посоветовал репетитора по физике. И педагог так объяснял предмет, что я выучил физику с нуля на крепкую тройку. Мне так понравилась физика, что я даже ученым хотел стать. И всё благодаря учителю. Я сдал экзамены в политехнический университет на гражданское строительство, но на дневное не прошел по баллам. И пошел в армию. Но после этого я немножко в себя поверил, что могу чего-то добиться, если захочу. Решил, что после армии буду готовиться поступать.

Поступил в художественное училище имени А.К. Глебова, когда мне было уже 25 лет, закончил два курса и поступил в Белорусскую государственную академию искусств.

На первом курсе академии, когда мне было 28 лет, я крестился. Я пошел трудиться в Свято-Елисаветинский монастырь, тогда открылась мастерская цветных металлов, занимался скульптурой. Но мне хотелось больше времени проводить в монастыре, учеба уже тяготила. На втором курсе я оставил академию и ушел в монастырь послушником, хотел стать монахом. Прожил в монастыре семь лет и встретил девушку, мою будущую жену. Знакомый попросил провести для нее экскурсию по монастырю, и когда я с ней познакомился, то почувствовал — «мое», но я отгонял эти мысли, думал, что это искушение. Я же думал о духовном, а семья — это возвращение в мир. Для меня монастырь, братья были уже семья, батюшка — большой авторитет, я боялся его обидеть. Но все-таки я женился.

А в академии я все-таки восстановился. Понял, что погорячился, когда бросил ее, и долго мечтал продолжить учебу. В итоге я окончил академию в 42 года.

— А в какой момент вашей жизни пришло решение креститься, с чем оно было связано?

— Впервые, когда я вспомнил Бога, мне было лет 15–16. Я подружился со старшими парнями, и мы не раз совершали дурные поступки. Был момент, когда мы оказались в опасности. Помню, я тогда от всей души просил: «Бог, если Ты есть, сделай так, чтобы мы спаслись». И нам это удалось. Я это запомнил на всю жизнь и понял, что да, что-то есть. Только я не понимал, какой Бог. А понял только в 28 лет.

Перед армией в моей жизни было много потрясений, греховного опыта. Я испытывал мучения, чувствовал, что поступил плохо и понимал, что должен за это ответить. Я искал Бога везде, про Православие думал в последнюю очередь.

Однажды встретил человека, который занимался скульптурой из дерева, он брал меня с собой на работу. А он был вегетарианец, увлекался восточными практиками, учением Рериха, Блаватской. Он делился со мной своими философскими мыслями, но не навязывал. Я тогда благодаря ему перестал есть мясо. Почувствовал, что это правильно, и даже в армии не ел, но позже сорвался.

В армии был случай, когда один «дед» отобрал у парня молитвослов. Я еще не был верующим, но уже понимал, что человек не создан только для того, чтобы есть, блудить, получать удовольствие, что есть какие-то высшие ценности. И это достойно уважения. И я этого «деда» как-то уговорил вернуть молитвослов, хоть мне пришлось за это сигареты ему искать. В душе было ощущение, что я сделал что-то правильное. Я его запомнил. Таких воспоминаний в моей жизни не так много.

Когда вернулся из армии, в городе ходило много кришнаитов. Меня это привлекало, но, слава Богу, глубоко не ушел в эту сторону, потому что никак не мог разобраться в Бхагавадгите. Тогда же появился Кашпировский, повсюду висели плакаты секты «Белое братство», было много протестантов. Я сам был на одном протестантском собрании, и меня их проповеди трогали за душу, слезы наворачивались. Я даже думал: «Может, они знают правду жизни?» Колебался. Однажды меня попросили поработать звуковиком на их собрании. Какой-то негр упал на сцене, и все стали кричать, что его коснулась благодать. Помню, подходит ко мне парень и говорит: «Ты знаешь, Бог тебя любит». А я вижу, что передо мной обычный уставший человек, что ему трудно и не хочется проповедовать. Для меня это было что-то искусственное, нежизненное. Еще помню, как куда-то ехал в автобусе, и кто-то орал на весь салон: «Бог есть! Спасайтесь!» Это было что-то истеричное. И какая-то бабулька в автобусе улыбнулась и сказала тихо: «Вот есть же Православие…» И в этих тихих словах для меня правды было гораздо больше.

К этому времени мне было уже очень плохо морально. Я чувствовал, что всё вокруг мертвое, меня ничего не радовало. Я понимал, что моя мечта сбылась, я учусь на скульптора, но и это не приносило радости. К тому же я баловался алкоголем, легкими наркотиками. А такая жизнь вгоняет в депрессию. Мне стало страшно, я чувствовал, что уже подступает смерть.

Один человек привез мне из Иерусалима крестик и свечку, и я подумал, что, когда мне будет совсем тяжело, я зажгу это свечку и надену крестик, хоть я и не крещеный. И через какое-то время я это сделал. А еще через какое-то время крестился.

Я знал, что мой двоюродный брат — верующий. Я обратился к нему, чтобы он рассказал мне, как креститься. Он дал мне книги про православную веру, чтобы подготовиться к исповеди. Это стало для меня открытием. Я читал их и понимал, какой логичный миропорядок устроил Господь.

А потом была первая исповедь. Мне было очень стыдно и страшно, и так трудно было выговорить слова, думал, что батюшка будет меня презирать, а он был очень радостным.

Мне было трудно читать молитвы, стоять в храме на службах, но я увидел, что это и есть реальная жизнь. Помню службу в еще недостроенном Елисаветинском храме: хорошо, как будто в детстве — выходной, мама, папа, дом… Ко мне вернулись все чувства. Как будто я заново могу жить. Поэтому я и хотел стать монахом. Не то чтобы мне хотелось подвиги совершать, просто хотелось всегда быть таким счастливым. Я понял, что жизнь с Богом — большая радость, чистота, свобода.

После Крещения началась совершенно другая жизнь.

Продолжение следует…

Беседовала Ольга Демидюк

Фотографии Максима Черноголова

08.03.2022

Комментировать