«Каждая икона — это тайна» (часть 2)

Образ Божий

— Можно ли сказать, что через иконы, которые прошли свой жизненный путь, связь человека с Богом крепче?

— Образ Божий, даже вырезанный из газеты, напечатанный, — всё равно образ Божий, — продолжает Наталья. — Мы же в иконе через образ обращаемся к Первообразу, и можем это сделать, даже если икона будет из киоска, печатная и заламинированная. Мы ее прижмем к сердцу, поцелуем с благоговением и помолимся перед ней. Поэтому в этом смысле икона древняя равноценна иконе современной.

Я люблю все иконы, но очень чувствую дух старины древних икон. Мы же выбираем себе для молитвы образ, который нам ближе, на который откликается душа. Вот в моем сердце отклик находят именно эти иконы.

Чаще всего нам приносят иконы конца XIX — начала XX века. Сколько людей молилось перед такой иконой, сколько перед ней было пролито слез, ведь люди пережили и войны, и революцию, и период безбожия! В этих иконах есть молитвенный дух. Мне кажется, они писались очень благочестивыми людьми, в посте и молитве. Смотришь, вроде так просто написано, несложными средствами (например, в подокладной иконе прописывались только лик, ручки у Христа, у Богородицы, у святых), но это сделано как-то так необыкновенно! Мы такие иконы называем «аки дымом писанные». Старые иконы имеют большее воздействие на человека, но почему — мы не можем объяснить. Это тайна.

— А какие ваши любимые образы Богоматери или Христа?

— Наверное, мой самый любимый образ Богородицы — «Всех скорбящих Радость» (с грошиками). Я слышала, что душа очищается со слезами. У меня такое произошло в Петербурге возле этой чудотворной иконы. Я зашла в храм в совершенно ровном состоянии, и тут со мной произошло что-то непонятное: у меня как будто открыли краники, и потекли слезы. Это такое благодатное воздействие образа на душу человека, помимо его воли…

Вообще, я любую икону люблю, но есть «народная» икона, ориентированная на небогатого покупателя. Это — иконы-подокладницы, их даже называли «однодневки»: была артель, в которой один человек писал икону, другой тут же под нее изготавливал оклад, и всё это делалось чуть ли не в один день. Оклады штамповались из латуни — тонкой раскатанной меди. И каждый крестьянин, простой человек мог приобрести себе в дом такую икону. Я эти иконы люблю. От них такое тепло! Перед ними молились наши бабушки и дедушки. Не зря же из поколения в поколение передаются такие семейные ценности. Для людей очень важно хранить такую родовую икону.

Ну и, конечно, меня очень радует, когда приносят икону, написанную искусно, профессионально. Это иконы высокого письма, например семейные иконы, которые были заказаны в купеческий дом: в центре Богородица, а на полях святые — покровители семейства. Бывают просто шедевры, с ними даже расставаться трудно после реставрации…

«Икона — это живой организм»

— Какие условия больше всего вредят иконе?

— Хороши те условия, которые есть. Самое разрушительное для иконы — это резкий перепад температуры и влажности. То есть если икона будет находиться в подвале 300 лет в холоде и во влажной среде, то она будет там существовать. А если ее достать из подвала и резко поместить в сухое помещение, или вынести из сухого теплого помещения на мороз, то она начнет разрушаться. Икона — это живой организм, и он подстраивается под существующие условия.

Что такое икона? Это доска со шпонками, на которую наклеивалась паволока, потом наносился слой левкаса, потом уже писали красками. Левкас варили на меду, краски — на яичной эмульсии, всё было натуральным. Все эти слои находятся в зависимости друг от друга, но в то же время каждый из них может жить своей жизнью. И если «болеет» какая-то одна часть иконы, то страдают все остальные. Если доска напитала много влаги, расширилась, а потом резко сжалась, то это приведет к повреждению красочного слоя, потому что страдает левкас, рвется паволока, трещит доска и в ней появляются трещины. Но если икона находится в определенной среде и нет резкого изменения, то она будет сохранена.

Мы всегда рекомендуем, чтобы иконы находились вдалеке от прямых солнечных лучей и отопительных приборов. После реставрации мы настоятельно советуем, чтобы икона была помещена в киот — там она уже под определенной защитой.

Сильно разрушаются иконы, которые находятся в неотапливаемых храмах, их приходится спасать. Если это холсты, они провисают, и краска начинает осыпаться; если это темперная икона, в досках начинают появляться трещины, и это приводит к разрушению, появляется плесень, разные микроорганизмы…

— Какие самые старинные иконы попадали в вашу мастерскую?

— Самая старинная — это икона XVII века. Чаще всего — конец XIX века. Вообще, у нас нет задачи определить точный период написания иконы, наша задача — спасти икону. Но, поскольку нас интересует то, над чем мы работаем, мы, конечно, изучаем и иконописные школы, и особенности периода, и какие материалы использовались в той или иной школе, какая была толщина доски, толщина левкаса. Такое исследование реставратору всегда интересно. Но точную экспертизу проводят в музее.

— А в чем вообще отличие музейной реставрации от церковной?

— Музейные специалисты используют те же технологии и принципы восстановления икон, что и мы, но наша задача — восстановить целостность иконы для молящегося человека. Если мы видим утраты на лике, то должны точно попасть и в тон, и в цвет, и в технику нанесения краски, чтобы для человека, который молится, образ воспринимался цельно.

Задача реставратора в музее — показать, где авторское письмо, а где работа реставратора. Там умышленно штрихуют восстановленные места не в цвет, чтобы сохранить историческую достоверность.

— За 11 лет этого послушания не было ли у вас периода «выгорания», охлаждения?

— Никогда. Даже перед моим уходом в декретный отпуск все шутили, что меня прямо из мастерской повезут в роддом — я работала до последнего. У меня была незавершенная работа, очень длительная, и мне нужно было ее вернуть в храм. Было ощущение, что пока я ее не завершу, в роддом не поеду. Так и случилось. Я ее только завершила, и вскоре родилась моя Елисавета.

— Вы, случайно, не икону святой Елисаветы реставрировали?

— Икону святой Параскевы Пятницы. А ей как раз молятся о деторождении, о благополучии в семье… Эта икона была удивительная, конца XVII века, белорусская икона. Когда нам ее принесли, она была заклеена обоями и источала дивный аромат. Она хранилась у прихожан храма, и когда они увидели, что происходит с иконой, то принесли ее в храм, а батюшка передал нам. Это была очень длительная реставрация. Икона была вырезана из иконостаса и потому была неровная. Мы изготовили для нее специальную раму, которая полностью по периметру повторяла линию иконы, и оставили небольшую щель, чтобы была возможность для расширения иконы. Саму раму мы сделали с перлами, традиционно, как это делали в XVII веке. Это была грандиозная работа.

— Очень многие люди не любят свою работу. Как вы думаете, для человека важно найти свое место?

— Да, я думаю, это важный компонент счастья, когда ты просыпаешься утром с мыслью, что пришел новый день и тебе в нем что-то предстоит, и при этом ты испытываешь радость и дерзновение. Я очень благодарна Богу за это ощущение, что ты, маленький человек, сопричастен чему-то очень большому. Мы делаем что-то для вечности. Когда ты приходишь в мастерскую, где твои близкие по духу люди и где тебя окружает то, что ты любишь, — это огромная радость и счастье.

Наверное, когда тебе чего-то очень хочется и о чем-то мечтается, ты очень любишь то, чем хотел бы заниматься, в это надо верить, и тогда Бог будет помогать. Но важно верить не в свои силы, а в то, что Бог рядом, что Он тебя слышит, Он тебя знает. Нужно доверять свою жизнь Богу и идти путем сердца. Крестная моей дочки пожелала мне однажды: «Пусть Господь ведет ее за ручку, а она не вырывается». И я подумала, вот это так правильно сказано: Бог ведет за ручку человека, а ты, человек, вложи с доверием свою руку, иди и не вырывайся.

Реставрационная мастерская случилась, когда в моей жизни был разлад, и внутренний, и внешний. И я вкладывала в это дело свою мечту и надежду. Верила, что то, чем я хотела заниматься, — для меня выход. И именно в этот период Господь привел меня в монастырь. Здесь началось мое воцерковление.

— Какой ваш любимый этап работы, который приносит больше всего вдохновения?

— У каждого из наших реставраторов есть то, к чему больше всего лежит душа: кто-то очень любит восстанавливать иконы из фольги (это такая сложная декоративная работа, нужно найти образец того периода, разработать его в эскизе, перенести в материал), кто-то любит с темперной иконой работать, кто-то — металлические оклады чистить; есть мастера, которые виртуозно восстанавливают киоты. Я чувствую, кому какая задача будет по душе, и отдаю ему этот заказ. Лично мой любимый этап — это расчистка, когда из темного небытия появляется что-то удивительно красивое. И чем темнее, тем интереснее. Это приносит восторг, и хочется поделиться находкой. Мы в этот момент собираемся все вместе, чтобы разделить эту радость.

«Мы — кисточка в Божьих руках»

— В нашей мастерской особая атмосфера. Когда работали на территории монастыря, это чувствовалось особенно: вот ты приходишь к вратам, и у тебя все мысли, которые роятся в голове, суета, остаются за воротами. Ты заходишь в монастырь, и у тебя совершенно другое внутреннее состояние. Потом, по мере того как ты покидаешь это место, тебя захватывает мир, ты невольно погружаешься в другую атмосферу, но это чувство покоя с тобой всегда, внутри тебя.

Для меня до сих пор большое счастье, что я в монастыре. Мы здесь как семья — уже такие родные стали за все эти годы. Господь нас собрал, немощных, и питает Своей любовью через иконы. Мы осознаем, что это милость Божия по отношению к нам. Он дал нам возможность потрудиться здесь. Мы без Него ничего не можем, мы как кисточка в Его руках.