Иду по тоннелю, переход в метро, головокружение, всё плывет. Знаю, это пройдет, как и всё, что было до этого.
…Алена упрямая, невозможно уговорить помыть голову после дождя. Длинные волосы, морока с ними.
Дождь с нехорошими осадками, нас в известность поставили, хотя и поздно. Приборы в Соснах зашкалили.
Нервная стала дочь, вся издерганная. Сорвалась психика. Объяснили: что у кого слабее, то и «полетит».
С ней еще две подруги, тоже покрылись болячками.
То, что произошло потом, страшнее страшного сна.
Летала по городу, металась.
Обрезала косы, рыдала по ним.
Познакомилась с парнем, убегала от него. Не узнавала я свою девочку, которая до этого была такая серьезная, хорошо училась, примерно себя вела…
Профессор Вейник, удивительный человек, физик, написал книгу «Почему я верю в Бога». Разговаривали долго, пока редактировалась книга. Профессор рассказал про отца Андрея Лемешонка, про старца Николая Гурьянова. Показал книгу, где отец Николай с мамой Екатериной, и стихи батюшки.
Прочитав в рукописи другого автора про последствия радиации, поняла, чем это грозит, особенно испугалась за детей.
Дочь стала инвалидом, выйдя замуж за человека, прежде судимого, с неадекватной психикой. Удержать ее было невозможно. Потом поняла, почему... Главное, что он был не крещен... Через полгода забрала ее из той семьи покалеченную.
Того, что мы пережили, не дай Бог никому. Она гасла на глазах и всё твердила: «Мама, что со мной?!»
Пригласили на дом психиатра, он прописал капли, но сказал неправильно, как принимать.
Прибегаю домой, дочь корчится в судорогах. Звоню психиатру, просит прощения: «Не выдавайте, вызовите скорую».
Откачали в больнице, опять дома, а лучше не стало.
Молилась над ней. Повесила икону Пресвятой Богородицы «Скоропослушница», которую вырезала из журнала. С годами эта икона побелела, а потом опять стала яркой. Теперь она у нас под стеклом в дубовом киоте.
Наши мытарства продолжились.
Положила Алену в больницу в Новинки. «Психика — белое пятно в медицине, — сказала доктор. — Будем надеяться на лучшее. Но видите, сколько больных, отделение переполнено. В основном молодежь…»
Тяжело вспомнить это время.
Теперь на пустыре, залитом слезами больных и их родственников, вырос монастырь, который окормляет столько больниц. Первые матушки — сестры, которые пришли на помощь людям. Аленка говорит: «Мне помогла выжить сестра, которая теперь матушка. Она держала меня за руку в период шокотерапии. Она с любовью ко всем относилась...»
В этой матушке столько света! Многим она помогла восстановиться. И другие сестры — теперь матушки монастыря.
Оказалось, что дочь в положении, ее перевели в другое отделение, где врач настаивала на аборте.
Мы молились, просили Богородицу о помощи...
И вот уже с внуком идем в больницу, и он говорит: «Боженька нас услышал, видишь, церковь строится».
Наша жизнь — одно мгновение в вечности. Ушли родители, вот уже и наш черед. А любовь не уходит, именно она созиждет вечность.
Есть Бог, душа живая и уходить не страшно. Только бы очистить душу покаянием. Ложный стыд часто мешает это сделать. Говорим одно, думаем другое, делаем третье... И результат не заставляет себя ждать.
Слова батюшки на первой беседе поразили настолько, что поняла: это Господь отозвался на молитву моей души.
Ступени развития души на пути восхождения к Богу многогранны. Кто сам по себе может разобраться в этом? Без монастыря, без духовного руководства батюшки мне бы не выстоять в те нелегкие времена.
На моих глазах столько людей восстановилось духовно и физически за эти годы, что за такой подвиг служения Господу и людям награды дают. А у нас иногда наоборот получается…
Вспомнилось, как приезжал к нам в деревню в далекие времена знакомый папы из Чехословакии:
— Это ты, Толик, так бедно живешь?! Ты же тогда столько людей из окружения вывел! Думал, тебе «Героя» дадут…
И ответ папы:
— Живы. Слава Богу! Дети — вот мои награды.
Что еще человеку надо...
Батюшка мне очень папу напоминает — честностью, добротой и любовью. Он всегда понимает главное, не слова и даже не поступки, а движение твоей души. Ценит в тебе не сиюминутное настроение, а то, главное, образ Божий, не поддающийся тлению греха.
Как-то бегу, рыдая, на исповедь:
— Батюшка, я испортила облачение. Там парня били, бросилась их разнимать. А облачение новое! Что мне делать?
— А человек-то живой?
— Живой! Они закричали: «Монашка!» И разбежались. Посмотрела, нигде монахиню не увидела. А из-за столба вышел друг того парня, поблагодарил меня и потащил его домой. И только тут я увидела, что облачение испорчено.
— Слава Богу! Облачение сестры милосердия должно быть в поту и в крови.
Это было очень давно. С той поры всё время ношу облачение.
Как Божий Покров и торжество Православия.
Не за деньги, не за славу,
Не за громкие слова.
Господом крепка держава,
Богородицей жива!
Монастырь молитвой светел,
Освещает целый мир.
Мы, большие, тоже дети,
Божьи дети — монастырь!
24.03.2021
