Мои 5+. Личности, которые повлияли на жизнь

Герои нашего проекта «Мои 5+» — самые разные люди, члены нашей большой монастырской семьи, живущие и трудящиеся рядом с нами. Тем не менее каждый из них — неповторимая, уникальная личность. Мы попросили их поделиться, какие пять книг, фильмов, музыкальных исполнителей, личностей, занятий произвели на них наибольшее впечатление, остались в памяти и заставляют возвращаться к себе снова и снова.

Монахиня Алексия (Юдина) рассказала нам о людях, которые оказали большое влияние на выбор ее жизненного пути.

— «Благословение родителей устрояет дома детей». Мне хочется рассказать о моих родителях, и рассказать как об одном человеке, поскольку для меня мама и папа — это нераздельное целое. Я выросла в многодетной семье, я — пятый ребенок, самая младшая. Мои родители заложили крепкий фундамент моей жизни, за что я им безмерно благодарна.

Они всегда дополняли друг друга, в воспитании в том числе. Папа — офицер, мама — пианистка, педагог. Несмотря на то, что они были неверующими, они вложили в нас очень много евангельских ценностей, сами того не осознавая. В процессе воспитания звучали цитаты из Евангелия, хотя родители их говорили как поговорки.

Мои родители — интеллигенты, и воспитание было соответствующее: книги, музеи, классическая музыка. Еще в нашей семье царил патриархат, но при этом папа всегда уважал мнение мамы. Всё было единогласно, без противоречий. У нас в семье строго воспитывалось уважение к родителям, да и к людям вообще. Это очень ценно, потому что если не делать этого, может наступить расслабленность, грубость.

От папы мы унаследовали любовь к Родине. Такую, от которой на глаза наворачиваются слезы от благодарности Богу за мою Отчизну, за Русь Святую. А мама меня учила милосердию, терпимости к людям, особенно к тем, которые нуждаются в поддержке. Помню, у нас во дворе был мальчик. Сейчас я уже понимаю, что он был с синдромом Дауна, но тогда для нас, детей, он был просто «странный», «другой», мы его боялись. Дети постарше его дразнили и издевались над ним. Мама, когда увидела, как к нему относятся во дворе, взяла меня за руку, подвела к этому мальчику и объяснила, что его нужно не бояться и дразнить, а жалеть и дружить с ним, потому что он болеет и нуждается в помощи. И таких случаев было немало, благодаря чему во мне закладывалось сострадание.

Благодаря мудрости родителей мне как человеку, легко подверженному тщеславию и гордости, прививали смирение, привычку не присваивать себе данное Богом. Меня дома практически никогда не хвалили. Я была ребенком талантливым: любое дело, за которое бы я ни бралась, у меня получалось с легкостью. Захотела рисовать — пожалуйста, сразу же получается; пошла в спорт — там достижения; театр, вокал, танцы... Но какое бы я место ни заняла на конкурсе или как бы успешно где-либо ни выступила — мне внушалось, что гордиться нечем, что с моими данными можно было бы и гораздо лучше выступить, если бы я приложила больше стараний. То, что легко получается — это «от природы», т.к. есть абсолютный музыкальный слух, хорошие руки, достаточно развитый интеллект, высокая скорость обработки информации, а твое — это только труд. Сейчас это очень помогает в жизни.

— Вторым человеком, который оказал значительное влияние на формирование моего характера, была моя учительница по специальности в музыкальной школе — Валентина Иосифовна.

Для меня это великий человек. Она не просто учила нас играть на скрипке, но воспитывала эстетический вкус, учила этикету, стойкости, терпению, любви и умению различать настоящее и искусственное. Валентина Иосифовна нас очень любила, чувствовала каждого ребенка, и к каждому у нее был индивидуальный подход. Она была нашей второй мамой. Она прививала нам уважение друг к другу, учила благородству, культуре поведения в обществе. Многие ее слова крепко отпечатались в моем сознании и до сих пор являются актуальными.

Был такой интересный случай. Мы с моей лучшей подругой детства, с которой учились в классе нашего преподавателя по скрипке, были вместе на уроке по специальности. На тот момент мы приближались к подростковому возрасту, и Валентина Иосифовна нам говорила: «Вот вы скоро подрастете, замуж соберетесь... Выходить замуж нужно по любви, а не по влюбленности. А как отличить любовь от влюбленности? — Нужно представить, что вдруг этот человек заболеет тяжело, у него ноги, например, отнимутся, он будет лежать всё время, за ним нужно будет ухаживать. Вот сможете ли вы пойти на такую жертву, отдать себя? Если да, то выходить замуж за этого человека стоит». Так закладывалось понимание, что любовь невозможна без жертвенности. Важно отдать себя, а не взять себе.

— Господь вел меня к монашеству достаточно быстро, но поэтапно. Я хочу рассказать о двух личностях, встреча с которыми открыла для меня мир монашества. Это мои первые регент и духовник. Они появились в моей жизни практически одновременно.

Моя сейчас уже духовная сестра и близкий друг — монахиня Досифея (когда мы познакомились, она была еще инокиней Феофанией). В ту пору я уже активно воцерковлялась, переехала из Сибири в Москву, устроилась на работу в управление банка и дружила с мальчиком, который был из воцерковленной семьи. И он как-то сказал мне: «У тебя талант, тебе нужно петь на клиросе». Я и сама мечтала об этом, но считала, что церковное пение — это что-то очень высокое, недосягаемое для меня. Тем не менее я решилась попробовать. Тогда я искала «свой» храм, который должен был быть либо рядом с домом, либо рядом с работой, чтобы успевать на службы. И так оказалось, что в двух минутах ходьбы от нашего офиса был храм Николы в Звонарях, который находится в ведении подворья Пюхтицкого монастыря. Туда я и направилась.

Я подошла к монахине в свечной лавке и спрашиваю: «Здравствуйте, простите, а вы берете в хор гражданских петь?» (тогда я еще не особо была вооружена церковной лексикой, потому и не владела такими словами, как «мирских»). Монахиня в недоумении посмотрела на меня, но всё же сказала, что мне нужно найти Феофанию.

Мать Досифея сразу не хотела меня брать в хор, потому что, на ее взгляд, я была слишком мирская и опыта пения в хоре, а тем более в церковном, не имела. Но она пошла спрашивать благословения у своего духовника, а духовник был не простой, Бог ему очень многое открывал. Даже ее вопрос звучал почти как принятое решение: «Батюшка, тут девушка просится ко мне в хор, не знаю, брать ли ее, она ТАКАЯ мирская!» Я к ней пришла ведь в обеденный перерыв, а как я могла выглядеть? У нас в банке, несмотря на то что мы работали в офисе, в управлении, а не в отделении с людьми, был дресс-код: юбка-карандаш, каблуки, легкий макияж, укладка. По ее мнению, это не вписывалось в рамки монастырского клироса. А батюшка ей сразу ответил: «Бери ее, она не мирская, она монастырская. Тебе нужно с ней дружить». У нее потом еще долго были колебания, несколько раз до нашей первой спевки она порывалась отказать мне, но каждый раз ее что-то останавливало.

А потом, когда я пришла на спевку, выяснилось, что у меня низкий голос — женский бас, что для женских монастырей, в которых принята традиция многоголосного партесного пения, является большой редкостью. Потом меня стали приглашать петь в другие женские монастыри, а мать Досифея, которая вначале совсем не хотела брать меня к себе, никуда не пускала. Тогда я была обычным мирским человеком, но у меня было беспрекословное послушание моему регенту. За тот период Бог через м. Досифею меня приучил к послушанию, к чтению на церковно-славянском языке, к службам монастырским и показал, что есть любовь. М. Досифея была крайне строга и принципиальна, могла и ругаться на меня. Сейчас я просто поражаюсь, как я на это всё реагировала спокойно. Это только Господь мог дать такую благодать, такую любовь, которая воистину долготерпит, не раздражается, не превозносится, не ищет своего, всё покрывает. Я бы со своим характером, без этой благодати, поставила ее на место в два счета, но нет — я слушалась без пререканий и на всё было искреннее «простите, благословите». Сейчас мы с м. Досифеей молимся друг за друга и счастливы, что находимся по одну сторону в служении Христу, пусть и каждая в своем монастыре.

— С приходом к м. Досифее у меня появился духовник. Я на тот момент очень просила Бога, чтобы Он дал мне настоящего духовника, который смог бы меня воспитать, наставить. Мне было тяжело исповедоваться каждый раз у разных священников, я ходила в разные храмы Москвы, присматривалась, но всё было не то, сердце не отзывалось.

И тут помог случай. Моя коллега говорит: «Пойду свечку поставлю в храм». Я думаю: как раз мне тоже нужно, пойду вместе с ней. И мы пошли на Пюхтицкое подворье. Заходим, а там идет служба, и мне навстречу — священник с кадилом. Высокий, с бородой седой длинной и, чувствуется, очень сильным духом. Он увидел меня и так слегка улыбается, а у меня только одна мысль в голове: «Вот бы мне такого духовника». Подала записки, ушла обратно на работу и потом как-то забыла про этот случай.

Позже, когда м. Досифея взяла меня на клирос, она поставила условие, что перед первой нашей службой я должна исповедоваться. Она, конечно же, хотела, чтобы я попала к ее духовнику, но батюшка был настолько занят, что это оказалось проблематично. Договорилась со служащим перед нашей первой литургией священником. И так получилось, что я не приехала в назначенное время — опоздала. Но на то был Божий Промысл. Потому что как только м. Досифея наругалась на меня, вдруг заходит тот самый священник, которого я видела при первом посещении этого храма — архимандрит Платон. Он случайно заехал в монастырь и чудом взял меня на исповедь.

Самое удивительное, что батюшка сразу же взял меня в чада, «прописал» мне епитимью, дал молитвенное правило — такое же, как и сейчас у меня в монашестве (кроме пятисотницы). В его воспитании всё было строго, но с большой любовью. О. Платон — монах, пример истинно монашеского служения Богу, любимое чадо архим. Кирилла (Павлова), насельник Троице-Сергиевой лавры. Батюшка и во мне воспитывал монаха. Господь ему сразу открыл Свои планы на меня. Он мне много раз намекал на то, что я буду в монастыре, но я тогда этого совсем не понимала.

Я замуж собиралась, всё к тому шло. Спрашивала у батюшки благословения, а он ничего не отвечал и ни с того ни с сего начинал рассказывать о том, как он «не собирался в монастырь, даже и не думал об этом, а из армии пришел и резко что-то поменялось, взял и поступил в монастырь». Или вдруг посреди моей исповеди мог спросить: «А ты из какого монастыря?» Я смотрела на него и даже обижалась иногда, думая, что он меня путает с кем-то — разные были мысли тогда, но только не те, что я действительно буду монахом.

За то время, что я была в чадах у о. Платона, батюшка заложил во мне дисциплину исполнения правила, показал пример служения Богу в службе, в жизни, пример отношения к человеку, пример благоговения, пример того, как должен жить монах. Шел быстрый духовный рост. С применением этих уроков на практике пока сложновато, конечно, но есть ориентир, который твердо усвоен. И сейчас я, периодически сталкиваясь с какими-то вопросами, думаю о том, как бы поступил в том или ином случае о. Платон как монах. И это помогает сделать правильный выбор.

В этот период жизни я искала Божию волю, совершенно отрекаясь от своей, потому как понимала, что своей волей я уже наломала столько дров, что без Бога и вздох сделаю неправильно. Тогда у меня впервые начали зарождаться мысли о том, что в моей жизни возможен путь монашества, я ведь соприкасалась с этим миром и могла примерить его на себя. Конечно, я считала мысли подобного рода крайне дерзкими. И просила, каждый день просила Бога открыть мне, по какому пути идти. В конце концов настал такой момент, что через клиросное послушание, через духовника пришло понимание, что свою жизнь я хочу посвятить только служению Богу, и мирская жизнь мне стала мешать в этом, отвлекать. Невозможно служить Богу и маммоне — это стало мне понятно на собственном примере.

Тогда я много ездила в паломнические поездки, трудилась в монастырях. Бывала очень часто в Дивеево, в Пюхтицах, в Оптиной. Однажды была и в нашем монастыре. Тогда отчетливо и услышала голос: «Это твой дом, ты здесь должна остаться». Я была шокирована, думала, что сошла с ума. Приехала в Москву, батюшке рассказываю, а он весь радостный, подпрыгивает, бороду гладит, слезы на глазах и говорит: «Благодать! Благодать! Господь призвал! Призвал Господь ведь!» Я батюшку и не видала никогда таким. Но благословение сразу же он не дал мне, ему нужно было молиться. Для меня этот месяц, пока батюшка молился, был просто каким-то терзанием в вечности. Жить в миру я уже не могла, мне всё было не мило, а без благословения я бы и шагу не ступила. А потом батюшка благословил. Радость была великая.

Перед тем как мне уехать поступать в монастырь, батюшка устроил келейную службу. Молились вчетвером: батюшка, мон. Досифея, я и наша духовная сестра — Татьяна. Батюшка тогда дал многое понять из того, что сейчас, со временем, открывается, сбывается. Я благодарю Бога за этот подарок в виде такого старческого духовного наставления в моей жизни. Теперь дело только за тем, чтобы не испортить всё и идти по намеченному пути, для которого Господь дал всё!

— В этой части мне не хочется делить на конкретных людей, а хочется сказать об одном целом организме — Свято-Елисаветинский монастырь. Здесь все: матушка, батюшка, сестры — вносят свой вклад.

В монастыре у каждой сестры есть своя какая-то особенная добродетель, видя которую ты стремишься и в себе развить. Вообще, на меня теоретические поучения о том, как нужно жить, мало влияют, а когда ты видишь пример, то тут не нужны слова. Тебя это просто вдохновляет и хочется жить, хорошо жить, правильно жить, устремляясь к добродетели. Ну, и притирка тоже важна — Господь лепит тебя через сестер, обтесывает. Я очень благодарна Богу за наш монастырь, за такую игумению, за такого духовника, за моих сестер! Слава Богу во веки. Аминь!

12.05.2021