Царская семья в воспоминаниях верноподданных (часть 1)

«Надежда царя мученика с царицею и чады и слуги укрепи,

и к Твоей любви окрыли, будущий им покой предвозвестивши,

тех молитвами, Господи, помилуй нас».

(Кондак второй Царственным страстотерпцам, глас 6)

Пьер Жильяр, наставник детей Царской семьи:

«Я сохранил живое воспоминание о потрясающей драме, в которую был близко вовлечен, вместе с неизгладимым впечатлением поразительного душевного спокойствия и горячей веры жертв этой драмы. Меня привлекал к ним не их Императорский сан, а благородство их чувств и поразительное нравственное величие, которое они выказали в страдании».

Мы все таим в душе свой мир необычайный,
Где сказка и любовь сплетаются в одно,
Где счастье не дивит нас, словно гость случайный,
Тот мир, где быть царем невольнику дано.
Всё то, что попрано насмешкою людской,
В тот мир перенесли мы грустною рукой.

Как светел этот край, заветный наш алмаз!

Как этот уголок хорош в своей печали!
В нем всё правдивое, за что отвергли нас,
В нем всё прекрасное, о чем мы умолчали…
И там, над жертвами людей, плывете вы,
О, грезы — облака душевной синевы!

Так, угнетенная, душа светлей и чище
Становится подчас лишь для самой себя,
И каждый человек — незримое кладбище
Того, с чем он пришел, надеясь и любя.

В. Палей

Пьер Жильяр:

«10 марта 1917 года в Петрограде вспыхнули беспорядки. 11 марта положение внезапно стало крайне критическим. По телефону мы узнали, что мятежники продвигаются в нашем направлении и что они только что убили часового в 500 шагах от дворца. Ружейные выстрелы всё приближались, столкновение казалось неизбежным. Императрица была вне себя от ужаса при мысли, что кровь прольется на ее глазах, и вышла с Марией Николаевной к солдатам, чтобы побудить их сохранять спокойствие. Она умоляла, чтобы вступили в переговоры с мятежниками. Наступает решающая минута. Тревога сжимает все сердца. Неосторожность может вызвать рукопашную схватку и резню. С обеих сторон выступают офицеры, и начинаются переговоры. Слова их бывших начальников и решимость тех, которые остались верны долгу, действуют на мятежников. Возбуждение понемногу падает, и наконец решают установить нейтральную зону между обеими сторонами.

Так прошла ночь. Весь день 15 марта прошел в подавленном ожидании событий. Пытка Государыни продолжалась и на следующий день, усиливаемая вынужденным бездействием. Мука Императрицы в эти дни смертельной тревоги, когда, без известий от Государя, она приходила в отчаянье у постели больного ребенка, превзошла всё, что можно себе вообразить. Она дошла до крайнего предела сил человеческих; это было последнее испытание, из которого она вынесла то изумительно светлое спокойствие, которое потом поддерживало ее и всю ее семью до дня их кончины.

21 марта, в 10 1/2 часов утра, Ее Величество вызвала меня и сказала, что генерал Корнилов от имени Временного правительства только что объявил ей, что Государь и она арестованы и что все те, кто не желает подвергаться тюремному режиму, должны покинуть дворец до 4 часов. Я ответил, что решил остаться.

Слуги, оставшиеся в Александровском дворце вместе с Царственными страстотерпцами под арестом

Я пошел к Алексею Николаевичу и сказал ему, что Государь возвращается завтра из Могилева и больше туда не вернется и что он не хочет быть больше Императором.

Он удивленно посмотрел на меня, стараясь прочесть на моем лице, что произошло.

— Зачем? Почему?

— Потому что он очень устал и перенес много тяжелого за последнее время.

— Ах, да! Мама мне сказала, что, когда он хотел ехать сюда, его поезд задержали. Но папа потом опять будет Императором?

Я объяснил ему тогда, что Государь отрекся от престола в пользу Великого князя Михаила Александровича, который в свою очередь уклонился.

— Но тогда кто же будет Императором?

— Я не знаю, пока никто!..

Ни слова о себе, ни намека на свои права Наследника. Он сильно покраснел и был взволнован.

После нескольких минут молчания он сказал:

— Если нет больше Царя, кто же будет править Россией?

Я объяснил ему, что образовалось Временное правительство, которое будет заниматься государственными делами до созыва Учредительного собрания, и что тогда, быть может, его дядя Михаил взойдет на престол.

Я еще раз был поражен скромностью этого ребенка.

В 4 часа двери дворца запираются. Мы в заключении! Сводно-гвардейский полк заменен одним из полков царскосельского гарнизона, и солдаты стоят на часах уже не для того, чтобы нас охранять, а с тем, чтобы нас караулить.

22 марта, в 11 часов утра, приехал наконец Государь в сопровождении гофмаршала князя Долгорукова. Он немедленно поднялся к детям, где его ожидала Государыня. Возвращение Государя, несмотря на обстоятельства, было большим счастьем для его семьи. Для них было большим утешением чувствовать себя вместе во время такого сурового испытания. Им казалось, что это облегчало их скорбь и что громадная любовь, которую они испытывали друг к другу, давала им достаточно сил, чтобы перенести все страдания.

Великие Княжны зимой 1917 года перенесли корь, сильно выпадавшие при болезни волосы пришлось остричь

Государыня жила очень сильной внутренней жизнью и мало разговаривала. Она была счастлива, что не приходится больше бороться и что она может всецело посвятить себя тем, кого любила такою великой любовью. Одна Мария Николаевна продолжала еще ее беспокоить. Она заболела гораздо позднее сестер, и ее болезнь осложнилась злокачественным воспалением легких. Эта 17-летняя девушка без счета расходовала свои силы в дни революции. Она была самой твердой опорой матери. В ночь на 13 марта она неосторожно вышла на воздух вместе с Государыней, чтобы говорить с солдатами, подвергаясь холоду в то время, как уже чувствовала первые приступы заболевания.

Около 15 ноября мы узнали, что Временное правительство свергнуто и что большевики захватили власть в свои руки. Царская семья оставалась в Царском Селе пять месяцев до августа 1917 года. В течение пяти месяцев этого заключения, которые я провел с нею, я вел дневник нашей совместной жизни».

Мы ищем радости — а радость вечно тут,
Во всякой мелочи обрядов ежедневных,
Но только чистые сердца ее поймут,
Она не для людей озлобленных и гневных…

Мы ищем счастья, а счастье тут всегда,
Во власти каждого, у каждого порога,
В молчаньи отдыха и красоте труда,
В надежде на людей и упованьи в Бога…

В. Палей

Пьер Жильяр:

«Какие причины побудили Совет Министров перевезти Царскую семью в Тобольск? Этот вопрос трудно разрешить. Как бы то ни было, выехав в 6 часов утра 14 августа, мы прибыли 17-го вечером в Тюмень, на ближайшую к Тобольску железнодорожную станцию, и несколько часов спустя сели на пароход "Русь", доставивший нас в Тобольск. Вначале у нас было всё необходимое. Церковные службы происходили сперва в доме. Священнику церкви Благовещения, дьякону и четырем монахиням Ивановского монастыря было разрешено приходить для служения. Но за отсутствием антиминса было невозможно служить обедню. Это было большим лишением для семьи. Наконец 21 сентября н. ст., по случаю праздника Рождества Богородицы, всем узникам было впервые разрешено пойти в церковь. Это было большой радостью для них, но подобное утешение они получали впоследствии лишь очень редко.

Государь очень страдал от недостатка физических упражнений. Полковник Кобылинский, которому он жаловался на этот счет, приказал привезти березовые бревна и купить пилы и топоры, и мы получили возможность заготовлять дрова, необходимые для кухни и печей. Это сделалось одним из больших наших развлечений на чистом воздухе в продолжение нашего заключения в Тобольске, и даже Великие Княжны пристрастились к этому новому спорту».

Страстотерпец Евгений Сергеевич Боткин:

«Тобольск, 24 декабря 1917 года

Думаю, что этот листик не отяготит письма, а мне хочется в сочельник написать тебе хоть несколько строк, мой драгоценнейший друг, мой ненаглядненький, мой милый, дорогой мальчик. Сегодня вечером я был на елке в доме № 1, где все женские руки семьи приготовили всем по несколько подарков и все вместе, своею бодростью и приветливостью, сумели всем окружающим устроить настоящий праздник… Деткам я ничего не мог сделать праздничного, но всё же и им достались подарки и угощения, которыми побаловали меня к празднику некоторые добрые мои пациенты-тоболяки. Ваш папа. Целую тебя и люблю, мой ангел-утешитель, целую и люблю».

Господь во всем, Господь везде:

Не только в ласковой звезде,

Не только в сладостных цветах,

Не только в радостных мечтах,

Но и во мраке нищеты,

В слепом испуге суеты,

Во всем, что больно и темно,

Что на страданье нам дано...

Господь в рыданье наших мук,

В безмолвной горечи разлук,

В безверных поисках умом —

Господь...