В любви и свободе

Вводящий в Великий пост воскресный день имеет в церковном календаре три названия: Неделя сыропустная, Воспоминание Адамова изгнания и Прощеное воскресенье. В некоторых храмах, когда все у всех просят по окончании вечерни прощения, поются стихиры Пасхи, напоминая о том, что пост — путь от утраченного Эдема до Светлого Христова Воскресения, от первородного греха до прощения грехов через крестную смерть Спасителя.

Наступил уже час пробудиться нам от сна… — слышим мы в этот день слова апостола Павла, обращенные к христианской общине Рима (Рим. 13: 11). Но, пожалуй, было бы точнее употребить при переводе вместо слова «сон» слово «спячка». Ведь что как не пожизненная спячка — жизнь большинства живущих, что как не смерть, если обратиться к тому, что говорится о жизни и смерти в святоотеческой литературе?

«Бог есть жизнь, а удаление от Бога — смерть», — дает чеканное определение двум формам существования человека как духовно-душевного, а не только биологического организма священномученик II века Ириней Лионский. И только в Боге, утверждает христианство, человек обретает все, что, пусть безотчетно, но ищет каждый, только в Боге он становится поистине свободен: где Дух Господень, там свобода (2 Кор. 3: 17). Именно к ней мы и призваны: К свободе призваны вы, братия (Гал. 5: 13).

«Человек изначально свободен, ибо Бог есть свобода, человек же сотворен по подобию Божию», — писал тот же Ириней Лионский. Но свобода эта должна быть реализована в богоподобной жизни, иначе образ Божий окажется талантом, зарытым в землю. Со всеми вытекающими отсюда печальными последствиями для его нерадивого и невеликодушного временного обладателя. И что с того, что он тоже носитель образа Божьего? «Все мы, люди, представляем образ Божий. Но подобны Ему лишь те, кто по великой любви прилепился к Богу своей свободой» (блаженный Диадох Фотикийский).

Прилепился… И прилепится [человек] к жене своей; и будут одна плоть, — пророчествует Адам, видя Еву (Быт. 2: 24). А преподобный Иоанн Лествичник, используя тот же глагол, пишет: «Блажен, кто имеет такую любовь к Богу, какую страстно любящий имеет к своей возлюбленной. Мать не так бывает привязана к младенцу, которого кормит грудью, как сын любви всегда прилепляется к Господу. Истинно любящий всегда воображает лицо любимого и с услаждением объемлет образ его в душе своей. Вожделение это не дает ему покоя даже и во сне, но и тогда сердце его беседует с возлюбленным. Так бывает обыкновенно в телесной любви, так и в духовной». Отметим: любовь к Богу сравнивается не с так называемой платонической, а с телесной, страстной, той, что поглощает любящего полностью, вытесняя все прочие мысли и заставляя смотреть на все иными глазами — глазами страстно любящего. «Любовь Твоя уязвила меня, и я иду, воспевая Тебя», — пишет тот же святой отец — суровый аскет и игумен горы Синайской.

Итак, любовь и свобода. Прилепиться к Богу можно только в свободе и только по великой любви, что в корне меняет всю жизнь свободно любящего.  

«Мы приходим к Богу не через определенный образ мыслей, но через определенный образ жизни, — пишет греческий богослов Христос Яннарас. — Любой естественный процесс роста и созревания всегда представляет собой не что иное, как образ жизни. Как возникает наша привязанность к отцу и матери? С самого рождения, с кормления грудью, с первого ощущения родительских ласк и забот до осознанного приятия их любви в душе ребенка подспудно и как бы незаметно крепнет вера в отца и мать. Любви, связывающей родителей и ребенка, не нужны ни логические выводы, ни какие-либо иные гарантии. Лишь когда эта связь подорвана, возникает нужда в доказательствах, и тогда аргументы рассудка силятся подменить собой жизненную реальность».

Та же связь была у первой четы с Сотворившим их, изображавшимся на средневековых фресках и мозаиках Иисусом Христом, а не грозным седобородым старцем, как после. Из-за чего же произошел разрыв, чем он был, что означала заповедь не вкушать с древа познания добра и зла и чем было это дерево? Содержало ли оно зло в себе самом? Вопрос риторический: ясно, что коль скоро древо это было насаждено Богом, то это был не пушкинский смертоносный анчар. Идем дальше.

Преступная поспешность

Снова сошлюсь на Иринея Лионского: «Бог мог бы с самого начала дать человеку полноту, но человек не смог бы воспринять ее, так как был всего лишь младенцем… Как мог бы ты стать богом, если еще не стал человеком? Как можешь ты быть совершен, если только что сотворен?»

Прежде чем стать богом, следовало сначала «стать взрослым», «укрепиться», «прославиться» и лишь после этого «узреть Господа». «Ибо… видение Бога доставляет освобождение от смерти, нетление, в котором выражается наше единение с Богом». Но прародители (пятнадцатилетние подростки, согласно Преданию) захотели, подстрекаемые дьяволом, всего и сразу. Возжелали, по выражению преподобного Максима Исповедника, «овладеть Божиим без Бога, прежде Бога, а не согласно Богу».

«Вот по какой причине Бог изгнал человека из рая и отдалил от древа жизни: не потому, что из ревности желал не допустить его к этому древу, как некоторые дерзают утверждать, но из сострадания, чтобы человек не остался навеки преступником, чтобы обременивший его грех не сделался бессмертным и чтобы зло не стало бесконечным и, следовательно, непоправимым, — продолжает Ириней. — Бог удержал человека в его преступлении, поставив на пути его смерть… и определив ему предел через распадение плоти в земле, чтобы человек, умерев для греха (См.: Рим. 6: 2), начал однажды жить для Бога».

«Бог поместил человека в рай… Он даровал ему свободу, чтобы благоденствие должника не было меньшим, чем блаженство Подателя блага. Он приказал человеку быть стражем бессмертных растений — возможно, Божественных мыслей… Он дал ему закон как упражнение для его свободы. Закон этот был заповедью, указывающей, с каких деревьев человек мог срывать плоды, а к какому не мог прикасаться. Это было древо познания. Бог посадил его изначально не ради погибели человека и запретил ему приближаться к нему не из ревности — пусть противники Божии придержат язык и не уподобляются змею, — но по благости Своей, если правильно истолковать этот запрет. Ибо то было, по моему разумению, древо созерцания, вкусить от которого могли без ущерба для себя лишь те, чья духовная подготовленность достигла необходимого совершенства. Напротив, слишком грубым душам с их излишней животной алчностью древо это могло принести лишь несчастье», — дополняет святитель Григорий Богослов.

Итак, древо созерцания. Еще дальше идет преподобный Ефрем Сирин. Под древом жизни и древом познания, считал он, следует понимать Самого Бога, к Жизни Которого мы причащаемся, вкушая Святые Дары под двумя видами — хлеба и вина. А перед этим — постимся. Такой-то заповедью о посте перед Святым Причащением, по Ефрему Сирину, и была заповедь не вкушать до срока от одного из дерев.

Трагедия заблудившейся любви

Что такое род человеческий? По мысли блаженного Августина, образ Божий — это своего рода зеркало Бога. И когда Адам пал, это зеркало, упав и разбившись, наполнило своими осколками всю вселенную. Но Бог собирает осколки, плавит их на огне Своего милосердия и восстанавливает разбитое единство, то есть весь человеческий род в Своем Сыне, Сыне Человеческом, Новом Адаме.

«Говорить о существовании "многих людей" — значит впадать в обычную языковую неточность, — пишет святитель Григорий Нисский. — Конечно, существует множество, разделяющее единое человеческое естество… но во всех них человек един». Он-то и восстанавливается во Христе, приобщаясь Его Плоти и Крови, Его воскресшей жизни в Церкви — среде такого восстановления. Или — исцеления, так как грех есть болезнь и болезнь смертельная, исцелить от которой может лишь Господь, если грешник, осознав свое бессилие исцелиться любым другим способом, ощутив себя расколотым на куски, доверится Ему до конца, без остатка. Если он раскается в том, что привело к разрыву связи с Прекрасным и Благим, как именуется Творец в некоторых святоотеческих сочинениях.

Разрыв этот, как видно из библейского рассказа о грехопадении, есть и разрыв с ближним (Адам и Ева увидели свою наготу, которой не замечали раньше, и устыдились, что смотрят друг на друга с вожделением), и в себе самом. Все — вдребезги и, как ни старайся, разбитого не склеить, утраченного не вернуть.

Адам плачет о рае, как поется в этот день, но что толку? Человек сбился с пути, и вернуть на него может лишь Спаситель, когда заблудившийся «венец творения» осознает, что он гибнет и спасти себя сам не в состоянии. Когда идентифицирует грех как именно грех, не подыскивая ему оправданий, что также невозможно без тайной помощи свыше. Без неизменной любви Творца к Своей лучшей из тварей, носящей Его образ, и — ответной любви, отзывающейся на эту любовь. И все дело в том, расслышит ли гибнущий этот зов, даже осознав свою гибель, не оттолкнет ли протянутую ему руку. Что же мешает этому? Гордость — это передающееся по наследству следствие «трагедии заблудившейся любви», как назвал первородный грех протоиерей Георгий Флоровский.

Коль скоро Бог есть любовь, то и человек, Его образ, также есть любовь, но — неустойчивая, подверженная искушениям, заставляющим ее принять ложное направление и замкнуться на себе любимом.

«Человеческое падение состоит в том, — пишет отец Георгий, — что человек ограничивает себя собой, что человек как бы впадает в любовь к самому себе. И через такое сосредоточение на себе человек отделяет себя от Бога и разрывает духовную и свободную связь с Богом…»

Изгнание из рая? Согласно отцам Церкви, «кара Божия есть проявление Его любви к человечеству». Человек стал смертен, «чтобы зло не было увековечено» (святитель Григорий Богослов), но Сам же Бог, став Человеком, и выводит род Адамов из ада себялюбия. Помогает восстановить связь, разорванную прародителями, уврачевать разрыв, что возможно только в случае нашего согласия на эту небезболезненную процедуру, на следование за Христом узким путем. На него-то и призван вернуть каждого Великий пост, начинающийся с воспоминания о катастрофе в Эдемском саду и чина прощения.

Почему он важен? Потому что просить прощения — если делать это не формально — значит, осознать свою вину, а невиноватых, как то было замечено Достоевским, нет, нет вообще. Все мы виноваты перед Богом, перед друг другом и самими собой, все так или иначе сбились или сбиваемся с пути, злоупотребляя дарованной нам свободой.

К свободе призваны вы, братия… — напоминает апостол Павел. Но тут же — и о самоограничении в этой свободе, без которого она неизбежно делается разрушительной стихией, причиной всего творящегося в мире зла: …только бы свобода ваша не была поводом к угождению плоти, но любовью служите друг другу. Ибо весь закон в одном слове заключается: люби ближнего твоего, как самого себя (Гал. 5: 13).

1.03.2020