«Дом, где живет любовь» (часть 1)

«Приди в себя! Что ты здесь делаешь? Как ты здесь оказался?» — эти мысли роились в голове Владимира Чурбакова, когда в 1993 году ему довелось впервые оказаться в Почаевской лавре. Ответ брат услышал от старшей сестры паломнической гостиницы: «За Вас молится кто-то из усопших сродников». Это было одним из открытий и оснований для переосмысления жизни. В 90-х Владимир встретил Бога и пришел в храм, а сегодня он несет послушание в нашем монастыре и служит насельникам психоневрологического интерната…

«Мне говорили, что нет Тебя»

— Корни мои из Крыма. Прапрадед приехал на полуостров, когда Россия отвоевала земли у турок. Дед в Джанкое руководил железнодорожной станцией, играл за сборную Крыма по футболу. Погиб в 1941 году при первом налете немцев.

Моя мама из Петербурга. Девочкой ее вывезли из блокадного города в Сибирь, потом она попала в Джанкой, где познакомилась с отцом. Мама была преподавателем русского языка и литературы, отец — военный. У папы были золотые руки, он мог самостоятельно разобрать и собрать двигатель автомобиля или телевизор, это помогало ему в работе.

Как и многие люди того поколения, родители не были верующими, встреча с Богом у них произошла в преклонных годах. А вот у прабабушек и бабушек в раннем детстве я видел образы святого Николая Чудотворца и Тихвинской Божией Матери. Мне хорошо запомнился один случай…

«Господь хранит…»

— В детстве у меня была четкая мысль: «Хочу стать военным» — наверное, смотрел на отца. Во время учебы в Томском военном училище связи я был убежденным атеистом. На занятиях по марксистско-ленинской подготовке забрасывал преподавателей вопросами. Спустя годы узнал, что наше училище располагалось в корпусах бывшего мужского монастыря. Наверное, это тоже оказало на меня какое-то влияние. Душа отзывается, когда мы находимся в местах, где возносились молитвы или люди испытывали боль.

По долгу службы мне приходилось бывать в помещениях около кафедрального собора в Минске. Сейчас там гостиница, но было время НКВД, гестапо, потом в этом здании располагалась комендатура, гарнизонная гауптвахта. Когда заходил в эти подвалы, душа чувствовала ужас и страдания людей. Стены как будто впитали боль. То же самое испытал, когда пришел в закрытое отделение третьего психоневрологического интерната: шел по коридору, и хотелось обильно кропить стены святой водой…

Святое Крещение

— Больше двух лет мне довелось служить во Вьетнаме. В один из приездов в Беларусь произошло мое Крещение. Во время службы в Гродно я жил на квартире у хозяйки. Ее муж умер, детей не было, она относилась ко мне как к сыну, окружала заботой и вниманием. У этой удивительной женщины был стержень. На примере своей жизни Доминика показала мне много красивого. Это был тот случай, когда дела говорят больше, чем слова…

В храм Доминика не ходила, но в доме у нее был образ Жировичской Божией Матери. В начале 80-х иконы у людей были редкостью, для меня это было необычно и интересно. Во время моего приезда в отпуск однажды она почему-то сказала: «Тебе надо креститься». Протоиерей Илья и Доминика стали моими крестными родителями.

Была большая радость, но жизнь не изменилась, вновь улетел во Вьетнам, после которого Господь привел меня в Минск. Здесь и закончилась моя воинская служба…

Встреча с Богом

— В 1993 году я был в Киеве, и меня потянуло в Киево-Печерскую лавру, хотя раньше в храмы не ходил. Видимо, так вел Господь…

— В гражданской одежде я зашел в Крестовоздвиженский храм и стал за колонну. Присутствовал внутренний страх, что меня может кто-то увидеть. Он передался от наших стариков, которых много лет загоняли в жесткие безбожные рамки. Буквально в двух шагах от меня стал монах в подряснике. Я не видел лица этого человека, но меня к нему потянуло. Он казался каким-то очень близким, хотелось подойти, быть рядом и заговорить. В один момент он повернулся, его лицо показалось мне очень красивым от внутренней чистоты, но тогда подойти к нему не дерзнул.

Через пару дней, когда вновь приехал в лавру, мы встретились с ним лицом к лицу. «Простите, я человек неверующий, живу в Минске. Можно с Вами поговорить?» Он очень внимательно и как-то глубоко посмотрел в мои глаза. Позже, когда мы разговорились, я сказал ему: «Вы так внимательно на меня посмотрели», — а он ответил: «Да, посмотрел, не колдун ли ты. Здесь много разных людей ходит». Его ответ был для меня потрясением: «Разве такое может быть?..»

Наш разговор с послушником Виктором (позже он стал монахом Софронием) длился около шести часов. Был февраль, мы гуляли неподалеку от архиерейской гостиницы, он рассказывал о Боге, о вере, о себе. Я слушал, не перебивая — наверное, душа должна «созреть», чтобы впитать слова спасения…

— Вот так мы пообщались, а потом он говорит: «Я рассказал тебе всё, что мог. Есть ли у тебя время?» Отвечаю: «Есть!» — «А деньги есть?» — «Есть!» — «Езжай в Почаев, ты вернешься оттуда другим человеком». Взял я сумку на плечо и пешком на вокзал. Сел в поезд и поехал…

«Володя, приди в себя!»

— Вечером я был в Червоноармейске. Зима тогда стояла такая снежная, что снег лежал даже под крышами домов. Ночь в гостинице, а поутру на автобусе поехал в Почаев. Смотрю в окно, вокруг только крыши торчат, и вот показывается обитель — храмы на горе. Потрясающая красота!

Послушник Виктор в Киеве мне говорил: «Приедешь в лавру, подойдешь к архимандриту, у него даже владыки исповедуются, передашь от меня поклон, он с тобой поговорит». Нашел я этого человека, он меня выслушал, сказал: «Хорошо, пообщаемся позже», — и указал на молодого послушника в подряснике (в прошлом старший лейтенант, ходил на подводной лодке): «Иди пока с ним». Идем мы по братскому корпусу, и я себе говорю: «Володя, приди в себя! Опомнись, что ты здесь делаешь?..»

— Позже мы поговорили с архимандритом. Он мне сказал: «Всё у тебя нормально». Побывал я в скиту лавры, где поразила мысль: «Как можно было монахов и душевно больных людей, которые в то время еще жили в стенах монастыря, обществу определять как равных?»

С отцом Софронием общение продолжалось, у меня до сих пор хранятся его письма, выведенные красивым ровным почерком. Он уже упокоился, а перед уходом за ним ухаживал келейник, который и рассказал, как это было.

Перед смертью Спаситель сподобил монаха Софрония пособоровать, но не причастить. Когда священник пошел за Дарами, сквозняком захлопнуло дверь, и пока искали ключи, душа ушла в вечность. Наместник и братия лавры той же ночью совершили Божественную литургию, и монаха Софрония похоронили на небольшом монастырском кладбище рядом с семинарским храмом праведной Анны. В те годы захоронения на территории лавры были запрещены, а сегодня там стоит обелиск с именем монаха Софрония.