«Я не выбирал Православие. Я пришел к нему»

Майкл Хардинг, известный ирландский актер и писатель, философ, мыслитель и комедиант (как он сам себя называет), человек с необычной судьбой и смелыми мыслями, недавно был гостем Свято-Елисаветинского монастыря. Встретившись с этим удивительным человеком, мы поговорили о семье, красоте, Божественной литургии, поиске Истины и о его новой книге.

— В своих интервью Вы говорили, что стали писателем благодаря отцу, а тяга к искусству, красоте Вам досталась от матери. Расскажите подробнее, как на Вас повлияли родители.

— Мама нас очень любила, но внешне не часто выражала свои чувства, редко обнимала. Зато она пекла прекрасные шарлотки и от души нас ими потчевала. Мы знали, что именно так мама выражала свою любовь. И это тоже было прекрасно: она была прекрасна в своем несовершенстве и в том, с каким усердием она стучалась своей любовью в наши сердца.

Могу сказать, что именно она открыла мне глаза на внутреннюю красоту человека, на тот внутренний свет, который делает человека прекрасным. Красота может быть невыразима, неосознаваема, но она исходит изнутри и не может быть искажена влиянием других людей, жизненных тягот и проблем. Она неуничтожима. Этим знанием я обязан своей маме.

Одно из различий мира западного и восточного — это реальная опасность утраты веры в прекрасное (хотя, возможно, она становится актуальной и для Востока). Страшные страницы мировой истории, все те ужасные преступления, войны, геноцид испытывают нашу веру в красоту. И мы вплотную — особенно на Западе — приходим к убежденности в том, что прекрасного в мире больше не осталось. Как писал Достоевский, мир может обойтись и без англичан, и без французов. Он может обойтись и без России. Но он никак не может обойтись без прекрасного.

— А что в Вашем понимании есть красота, прекрасное?

— Это, стоя на литургии, видеть свет Покрова, преображения мира. Но это литургический, богослужебный взгляд. В обыденной жизни, видя цветок или Вас перед собой, мою любимую жену, ребенка, я также говорю: всё это прекрасно. В силу того, что красота заложена во мне, я могу увидеть прекрасное и вокруг.

Мне нравится фраза из сочинений преподобного Серафима Саровского, сказанная в беседе с его учеником. Ученик спросил: «Где же виден Божественный Свет?» И святой Серафим ответил: «На лице». И еще одна подчеркнутая им мысль: Его красотой украшен весь мир, стремящийся к полноте и завершенности в Нем. В этом смысл богослужения. Это совершается во время литургии.

Выражение любви к ребенку, к врагу или незнакомцу — тоже красота. Она передается от сердца к сердцу. Бетховен считал, что любое великое искусство является великим только в силу того, что исходит от сердца и принимается сердцем. Это известно каждому, кто слушает музыку Бетховена. Или «Всенощную» Рахманинова.

Как ни удивительно, даже момент неудачи — один из прекраснейших моментов жизни: оступившись, человек не теряет своей красоты перед Богом, обращаясь к Нему с покаянием и получая прощение.

Мне кажется, что те страдания, которые мы перенесли в своей истории, запечатленные в фотографиях и в кинохронике из Освенцима, из мест совершения массовых убийств и страшных преступлений в разных уголках планеты, должны подвигнуть нас к тому, чтобы постараться преодолеть охватившее нас отчаяние. На Западе настало время для создания произведений, проникнутых красотой, для поиска красоты и прекрасного. Оно нужно нам, как воздух: просто невозможно двигаться вперед с таким огромным грузом накопившейся в нас отрицательной энергии. Она окружает нас повсюду: достаточно просто включить телевизор. Нам нужно перестать подпитываться ею. И роль художника — создавать и приобщать нас к красивому и прекрасному.

И я уверен, что поиск прекрасного стоит начать в окружении святых. Их среда, их жизнь и их пример — источник моего вдохновения.

— Вы рассказали о своей маме, а чему научил Вас отец?

— Мой отец женился в возрасте 50 лет. Для меня он стал ярким примером патриархального образа, который был мне очень близок. Думается, именно благодаря ему мне было так легко принять в сердце Бога в патриархальном образе. Отец относился ко мне с большой нежностью и огромной любовью.

Отец придерживался необычных религиозных убеждений, чем отличался от людей, воспринимавших религию как догму. Он часто говорил мне о двух разновидностях католиков: религиозных и размышляющих. По его мнению, мы принадлежим ко второму типу. Он всегда задавал вопросы, читал глубокие философские книги.

Он никогда специально не учил меня Истине. Но он научил меня пытливости. Это огромный дар, доставшийся мне в наследство от отца. И сегодня, познавая веру и вырастая в ней, я еще раз убеждаюсь, что пытливость в поиске Истины важнее, чем сама Истина. Это потому, что Истина — на самом деле не Истина: когда к ней приближаешься, обнаруживаешь, что еще не приблизился к Богу, что к Нему еще надо идти и идти. А слепая вера в Истину может очень сильно подвести и оказаться заблуждением.

— А как же догматы в Православии — то, что мы должны принять на веру? Например, догмат о Святой Троице. По Вашим словам, Истины, получается, не существует?

— Жизнь в западном мире напоминает разбитое зеркало: сердце делает одно, а разум думает совсем о другом, и существуют они отдельно друг от друга. На уровне разума я могу считать, что владею истиной. Это проблема западного мира. Датский философ Кьеркегор так описал путь западной культуры, который она прошла на протяжении нескольких столетий, — от стояния перед Богом до нахождения у края бездны, поскольку Бога нет. Я приехал сюда, в монастырь святой Елисаветы, исключительно ради литургии. Потому что литургия — это проживание Истины, а не просто упоминание о ней.

Я долгое время занимался изучением буддизма, посещал и Монголию, и Тибет, изучал философию Индии и стран Азии. Восточным мудрецам принадлежит одно потрясающее наблюдение: когда дают имя птице, перестают слышать ее пение. Эта же мысль зримо присутствовала и в европейском опыте монашества: сущность Бога гораздо шире, чем Его Имя. Бог беспределен. О Боге невозможно рассуждать. Его нужно чувствовать, ощущать. И в этой связи невозможно еще раз не вспомнить о чуде литургии и богослужения. Возможно, именно в эти минуты соприкасаешься с миром, находящимся за пределами переживаемого. И пребываешь в нем в окружении своих братьев и сестер. И ради этих минут я готов приезжать сюда, за много тысяч километров.

Находясь на литургии, ощущаешь, что не просто стоишь перед Богом, а находишься в Нем. В этом вся разница. Находясь здесь, я ощущаю большую благодать. И это никакая не сентиментальность. Я ощущаю свет Покрова: мы, все здесь находящиеся, живем литургией, и эта жизнь — вне пространства, вне времени. Это жизнь в Истине, которую мы все проживаем. И это поистине прекрасно. Именно так ощущается литургия в Православной Церкви.

— Почему Вы обратились к теме Православия в своей книге, которая скоро увидит свет?

— Готовящееся к изданию произведение — уже пятое из цикла книг автобиографического характера, в которых рассматривается мой собственный опыт духовных исканий. Первая книга — о состоянии отчаяния и безнадежности героя. Вторая — об утрате матери. В третьей рассказывается о воспитании человека в общении с незнакомыми людьми. Четвертая книга — о психологической помощи.

В сюжетах своих книг я подробно описал весь свой поиск, все испробованные мною способы остаться человеком, преодолеть оковы состояния, которое так ярко описано в трудах Кьеркегора, — меланхолия, безнадежность. Я описываю свой поиск смысла переживаемого.

Всю свою жизнь я оставался в христианстве. Даже практикуя буддизм, я не уставал повторять своему учителю, что верю в Христа. Тридцать пять лет тому назад я был рукоположен в священники. Но оставил священнический сан по причинам, связанным с околоцерковной политикой на Западе. Однако в сердце я остаюсь христианином и в течение многих лет сохранял живой и практический интерес к Православию.

Я изучал богословие в Ирландии вместе с двумя монахами, которые, находясь в католическом окружении, оставались православными. Находясь в поисках смыслов, я не перебирал в уме варианты и не раздумывал: а не попробовать ли мне примкнуть к Православию. Я не выбирал Православие. Я пришел к нему.

Вот как это было. Моя жена — художник, скульптор. Она год писала копию иконы Казанской Богоматери по заказу Варшавского музея. Одну копию она подарила мне. Я посмотрел на икону и воскликнул: «Что мне с ней делать? Повесить на стену как картину? Нет, я буду учиться молиться перед ней в течение года и посмотрю, что изменится».

Вернувшись в Варшаву через год, моя жена случайно познакомилась на ярмарке с сестрами из Свято-Елисаветинского монастыря. Через какое-то время, проезжая рядом с нашим домом, сестры позвонили нам и попросили разрешения зайти. Я пригласил их в дом и показал им икону. Она была прекрасна. Но я забыл, что на других стенах висели изображения Будды. И когда сестры уехали, я подумал: нужно оставить только икону и молиться перед ней.

Еще через год сестры монастыря снова приехали в Ирландию и остановились у нас. И я подумал: хорошо бы приехать к вам в монастырь. Я сообщил сестрам о своем желании, и они сказали, что монастырь с радостью меня примет. Я собирался приехать на Рождество и уже заказал билет, но со мной случился сердечный приступ. В это время вообще происходило что-то таинственное и необъяснимое. Об этом я написал книгу «Боль в груди». Главный герой переживает сердечный приступ. Но она также о наших сердцах и душах, пораженных болезнями иного рода.

В Ирландии я известен своим полушутливо-полусерьезным тоном. У меня репутация выдумщика. Ведь я комедиант, как говорят французы. Но я вижу себя подавленным, не вполне состоявшимся, даже как обыкновенный человек. Я осознаю свои неудачи: как священник, как учитель, как писатель… Груз моих неудач настолько велик, что я кажусь жалким. Но это может быть подано весело и с юмором, поскольку во всех этих неудачах заключен огромный источник силы.

— А как Вы поняли, что литературное творчество — это Ваше призвание?

— Мое писательство — результат влияния отца и собственного переосмысления сути литературного творчества.

В 12 лет мне очень нравилось писать стихи. Это желание не угасало и в последующие годы моей ранней юности. Когда мне исполнилось 16, дядя подарил мне печатную машинку. Это было невероятно. Само наличие печатной машинки было для меня как знамение: свершилось, ты будешь писать!

Стать писателем было мечтой моего отца. Он даже писал рецензии в общенациональную газету. У него не получилось жить писательским трудом, поскольку он не смог бы содержать семью. Но он всегда говорил мне: «Как хорошо, что ты пишешь! Мне самому очень хотелось бы быть писателем».

Слово Божие произвело настоящий переворот в моем сознании. Откровение о Боге — это история, но и сама история — это откровение. Это вдохнуло новый смысл в мое творчество: литературный сюжет и его развитие стали для меня способом постижения собственной человеческой природы, что стало в некотором роде альтернативой философии.

В Ирландии очень мало философов, мыслителей. В наших библиотеках найдется не много философских книг, но очень много художественных. Наверное, это часть менталитета нашего народа: облекать философские рассуждения в форму художественного произведения. И мы хорошо понимаем: художественное произведение иносказательно, его смысл не исчерпывается описанием действительности. В нем должна быть образность и глубина. И эталоном всей целостности и полноты истории выступает повествование о Христе.

— Что Вы открыли для себя в Православии?

— Что открылось в Православии моему разуму? Ничего. Но Православие постигают не разумом. А что я постиг в Православии сердцем — вот настоящий вопрос. Мне довелось побывать в Минске, отправиться и добраться сюда, узнать многих других людей. Я увидел цвет неба над крышами монастыря. Я узнал, как чувствуется и переживается присутствие на службе, псалмопение, совместная молитва среди братьев и сестер. То, что я нахожусь здесь, — тоже открытие.

— Наш монастырь ведет обширную социальную деятельность. Где Вы успели побывать и каковы Ваши впечатления?

— Я наблюдал служение сестер в больницах и ту душевную теплоту и близость, которую они дарят пациентам, страдающим в болезни. Мне не довелось побывать на подворье, но надеюсь посетить его в следующий свой приезд.

Монастырь кажется мне очень необычным: с одной стороны, он сохраняет все самые лучшие традиции монастырской жизни в Православии, а с другой, он очень современен: активен в интернете, открыт для контактов с людьми, в том числе в западных странах, приобщая их к многовековой молитвенной традиции. И это то, в чем нуждаемся мы все, вне всякого сомнения.

— В одном из своих интервью Вы высказали мысль такого содержания: единственный способ остаться человеком и сохраниться как общество — это думать друг о друге. Что это означает в нашей повседневной жизни: почему я должен думать и заботиться о другом человеке?

— Почему (смеется)? Наверное, Вы сами знаете ответ.

— Я хочу услышать его от Вас. Считайте, что это провокация...

— Выразить словами тайну и дар человеческого бытия — чрезвычайно трудная задача. Я не мыслитель, не мудрец. У меня нет даже надежды выразить словами то, что составляет ядро нашей человеческой сущности: забота друг о друге. Без этого невозможно говорить о человечности. Существует как минимум две вещи, превращающие индивида в человека — это несотворенный Свет, исходящий от всесовершенного Бога и освещающий собой всю землю и всю Вселенную. И вера в то, что Вселенная с ее бесконечными просторами стоит на прочном фундаменте любви. Эта сущность не может быть выражена словами. Но каждому из нас необходимо присутствие другого в нем самом. Если в наблюдаемом нами цветке мы не видим присутствие другого и не ощущаем фундамента любви, то лишаемся самой основы бытия — любви. И когда мы оглядываемся вокруг и созерцаем основы бытия вокруг нас, мы осознаем: нет ничего, кроме Бога.

Беседовала Мария Котова

Перевод Александра Пискунова

4.10.2019