Воспоминания, которые не забыть

22 июня — день особой скорби и памяти. День, который безвозвратно изменил жизни миллионов людей. День, который мы обязаны помнить. Всё меньше и меньше остается свидетелей Великой Отечественной войны, но тем ценнее их воспоминания, бережно доносящие до нас дыхание далеких времен.

Мы встретились с Надеждой Федоровной Дичковской, чтобы сохранить и ее воспоминания. После гибели мамы Надежда с тремя младшими сестрами попала сначала в концлагерь, а затем на работы в Германию.

Видя, как в концлагере каждый день умирают дети, 14-летняя Надя пообещала Богу: если они выживут, она родит столько детей, сколько даст ей Господь. Свое обещание Надежда Федоровна сдержала.

Умрем — так вместе

— Я из большой семьи. Родилась в деревне Дедовичи Псковской области, недалеко от Псково-Печерского монастыря, — рассказывает Надежда Федоровна. — Мой сводный брат Иван, папин сын от первого брака, погиб в Финскую войну. Всего в нашей семье было шестеро детей: старший брат Николай и еще пять девочек.

Брат Николай служил в Бресте на границе. Видя, как немцы подвозят танки и другую технику, он написал папе письмо с предупреждением о начале войны: «Папа, скоро я окажусь там, где был ты».

И вот: «Без объявления войны Германия напала на СССР...» Я горько плакала, будучи уверенной, что старший брат погиб. Но оказалось, Коля бежал из окружения и наткнулся на тяжелораненого командира. Больше месяца он тащил его на себе.

В нашем саду кто-то поставил небольшой памятник с надписью: «Семье Блиновых». Возможно, это сделал спасенный офицер Красной армии.

Военные трагедии

Мы с папой восемь раз возили муку для блокадного Ленинграда в партизанский приемный пункт, который был закамуфлирован под медицинский: стояли палатки, партизаны ходили в белых халатах. Обратно везли взрывчатку и винтовки. Чтобы проехать через вражеский пропускной пункт, я притворялась тифозной больной. На восьмую нашу поездку мадьяры (венгры), служившие оккупантам, остановили отца для опознания. Мы отдали им самогонку, и они каким-то чудом нас пропустили. К сожалению, нашу спецоперацию пришлось остановить.

На Покров, 14 октября 1941 года, немцы увезли нас под Демьянск, где русские пленные мостили бревенчатую дорогу для танков, а мы должны были обрубать сучья. Я и моя троюродная сестра Нюра заболели тифом. Я поправилась, а вот Нюра нет. Нужно было везти ее в соседний лагерь на отправку домой из-за болезни. В этом лагере, как оказалось, работала переводчицей подруга моей сестры. Она переодела меня в военные лохмотья и как тифозную отправила домой. Но мама все-таки заразилась. И умерла. В 1942 году, на Рождество, ее похоронили.

Погиб и дядя Леонид — его сбросили с самолета на ложные костры, разожженные немцами. Его ранили еще в воздухе, а потом долго пытали, выкололи глаза... Но он не предал, ни слова не выдал. Немцы его повесили. Ночью партизаны сняли тело и похоронили. Так и не знаем, где его могила.

После смерти мамы я осталась одна с тремя младшими сестричками. Папа подолгу уходил к партизанам. Маленькая Люся звала меня «мама». И жать, и косить, и пахать, и масло бить, и муку молоть, и хлеб печь — всему научилась. Так и жили, пока при отступлении немцы не погнали нас в Германию.

Концлагерь

Красная армия прорвала Ленинградский фронт. Немцы отступали и зверствовали: грабили, жгли деревни. Ночью 23 декабря 1943 года нас разбудил крик полицая: «Девки, горите». Кто-то подсказал ему, что там живут одни дети. Через окно я подала ему детей: младшую Люсю 4 лет, Марию 8 лет, Зою 10 лет. Последней выскочила я, успев схватить только икону. Как только выбралась — рухнул горящий потолок. Мне было 14 лет.

Нас погрузили в вагоны и погнали в Германию. Стекла были выбиты, вагон не отапливался, было очень холодно. Выгрузили нас в немецком городе Хузум (пригород Гамбурга). Три дня стояли раздетые. Лил дождь со снегом. Старшие женщины становились в кружок и закрывали собой детей помладше. Мокрые, замерзшие, голодные... Удивительно, как выживали... Нас переписали и отправили в бараки. На ноги одели деревянные колодки.

На следующий день ночью пригнали состав. Собаки лают, конвоиры стреляют, дети плачут, но голоса нерусские. Детей раздели, загнали в комнату и за ночь сожгли. Утром Люся спрашивает: «Мама Надя, а разве на улице снег? У тебя волосы белые». Я за ночь поседела…

От смерти меня и сестер спасли травы, знания о которых мне передала бабушка. Я заставляла сестер есть жгучую крапиву, кормила их листьями подорожника, молочая. Дневной паек хлеба в 200 граммов просила не есть, а сосать как конфетку. Проносила через охрану во рту папоротник, обворачивала раны от колодок, и они быстро заживали. Хорошо помню, как охранник, увидев, как я засовываю в рот траву, закричал: «Руссиш швайн, ессен, ессен» («Русская свинья, кушай, кушай»).

Спали на голых нарах в бараках. Никаких печек. Каждый день тянули умерших детей. Головка стучит по полу… Ох, Боже мой. Тогда я молилась Богу о спасении и дала Ему обещание: «Господи, если спасусь, сколько у меня будет детей — всех рожу».

Еще помню, как один полицай-надзиратель со словами «становись на колени» приставил пистолет к виску. «Убивай! — с вызовом ответила я. — Но что ты завтра скажешь, когда наши придут?» Как же он рассвирепел! «Мало вас душили!» Но другой его остановил: «Хватит, оставь ребенка. С детьми воевать? На фронт иди воюй». Откуда у меня взялись такие бесстрашие и дерзость? Это моя Матронушка Московская, мой Ангел Хранитель, меня берегла.

Я всё время просила Матронушку помочь и спасти нас. Просила Бога сохранить жизнь. Я с детства верующей была. Без веры не прошла бы весь этот ад. Такое услышать-то страшно, а побывать там… Вера придает сил, терпения, учит любви. Матронушку свою не предаю. Благодарю ее за всё. Особенно за спасение сестер.

Немецкие рабы

Из лагеря нас довольно быстро распродали хозяевам — детей покупали как рабов. Меня забрала жена эсэсовца. Только через месяц я узнала, что Люсю и Марию забрала ее бездетная двоюродная сестра, а Зою взяла соседка. Так мы оказались в одной немецкой деревне. Вместе!

Но пока не знала, где сестрички, постоянно плакала. Через пленного поляка Казимира хозяйка спросила, почему я плачу. «Я не знаю, где мои сестрички». «Пусть не плачет, они в хорошем месте, скоро придут к ней». И вот идет моя Люся! Вся в лошадиных фекалиях — дети в нее бросали. Я ее вымыла, хозяйка вынесла ей платьице и кофточку своей дочери. В благодарность Люся нашла железяку какую-то и прополола им тротуарную дорожку. Хозяин, узнав, что такая маленькая девочка прополола такой большой участок, укорил свою 8-летнюю дочь: «Видишь, какая русская девочка трудяга». И дал Люсе марку.

Люся потом в продовольственном магазине помогала: конфеты сортировала. И ни одной не взяла! Вот такая моя Люся. Она и сейчас, в свои 82 года, работает бухгалтером-ревизором в Ленинграде. И если уж она пришла проверять — никто ее не подкупит.

У хозяев я доила коров (их было 16), помогала по хозяйству. Как-то после стрижки овец попросила поляка Казика смастерить из дощечки с гвоздями прялку, скатала из шерсти нитки и связала тапочки. Хозяйка, увидев это, принесла мне прялку. В итоге полдеревни пришло посмотреть, как нужно прясть. Они все удивлялись, насколько русские способные.

Я не скажу, что хозяева плохо относились, но я ведь очень много работала. Жила в прачечной комнате, спала на досках и тряпках. Кормили плохо, потому что немцы тогда уже и сами плохо питались, — всё сдавали на фронт для немецкой армии.

Возвращение домой

Освободили нас англичане. Пришли двое офицеров с переводчиком, всех переписали, свезли в один двор. Скоро нас отправили на родину. Сначала мы попали в Славянск, в специальный русский лагерь. И там Люся случайно встретила папу! У папы был осколок возле сердца, и из Славянска его отправили на операцию. Прямо на операционном столе он умер...

А после были допросы, допросы, допросы. Однажды я не выдержала: «Товарищ майор, не успели нас немцы расстрелять, ставь ты нас с детьми к забору и расстреливай. Нам всё равно некуда ехать, дом сгорел».

Наши плохо относились к побывавшим в плену, лагерях или на работах, считали нас предателями. Я хотела поступить учиться, но как только в биографии прочитывали, что была в Германии, сразу же получала отказ. Солдат с оружием забирали в плен, в чем же виноваты мы, дети? Только когда умер Сталин, отношение начало меняться.

После Славянска мы с сестрами вернулись в Дедовичи. Выгрузили нас ночью возле билетного ларька. В какой-то деревянный ящик посадила Люсю с Марией, а мы с Зоей стояли под дождем и не знали, куда идти. Утром встретили папиного брата, который забрал нас к себе. Я всегда говорю: «Нас спасла большая семья».

Завет

Надежда Федоровна сдержала данное Богу обещание: у нее шестеро детей. В комнате висит ветвистое фамильное дерево: дети, внуки, правнуки. Надежда Федоровна особенно гордится своими двумя медалями «За материнство». «Семья — это наша звездочка». Таков девиз семьи Дичковских. В зале стоят большой стол, скамейки. И когда большая дружная семья собирается вместе, соседи приходят послушать, как они поют.

Дети — особая гордость Надежды Федоровны. Дочка Анна 40 лет отдала парикмахерскому искусству, а Татьяна стала закройщицей. Марина — парашютистка, инженер-испытатель летательных аппаратов. Дочь Галина — повар IV разряда. Один из сыновей работал бортпроводником, а сейчас директор в логистической компании. Старший сын, Анатолий Вячеславович Дичковский, заслуженный артист России, оперный певец.

Надежда Федоровна — ветеран труда. Долгие годы она проработала комендантом общежития при Минском автомобильном заводе. И когда приезжали парнишки из детдомов, которым не во что было даже переодеться, она отдавала ползарплаты на покупку спортивных костюмов и белья.

Любимый муж и отец, Вячеслав Дичковский, трагически погиб 28 лет назад. Пьяный водитель врезался в их машину. Дети говорят, что папа — ангел-хранитель их семьи.

Осенью Надежде Федоровне исполнится 93 года. И она очень хочет, чтобы мы передали нашим детям простые заветы: верить в Бога, трудиться для Родины и помнить о человеке. Какой бы ни был человек — он создан Богом. Нужно ценить и уважать каждого, помогать друг другу. Простые слова? Казалось бы… Но пока мы будем помнить, какой ценой досталась нам Победа, мы будем уметь благодарить и ценить жизнь.

Кто не знает историю, не может быть счастлив.