Подать записку в монастырь
О здравии или упокоении
«Печальник и молитвенник земли нашей Русской» (часть четвертая)
Воспоминания монахини Варвары (Широлаповой) о схиархимандрите Зосиме (Сокур)
Отец Зосима был печальником и молитвенником земли нашей Русской. Основной болью и причиной многих воздыханий для него были раскол в Церкви и национальное разделение России, Украины и Беларуси. Он постоянно говорил об этом и даже в завещании своем написал: «Держитесь Русской Православной Церкви — в ней спасение… находясь под видом светлых будущих времен единства Украины и России, которые, глубоко верю, неминуемо наступят, с чем и ухожу в вечность». Он считал самым важным в жизни сохранить верность Церкви. Он даже говорил нам: «Сохраните только верность Церкви и обители святой, а за остальные ваши грехи, если буду иметь дерзновение перед Богом, умолю Его!»
Сестринский хор Свято-Успенского Никольского монастыря. «Русь называют Святою»
Умирая, он заповедовал построить главный собор обители в честь Успения Пресвятой Богородицы по подобию Успенского собора Московского Кремля, а основной святыней стала икона Успения Божией Матери, написанная на плинфе по подобию иконы в Киево-Печерской лавре. Тем самым он во всем старался указать на единство наших земель.
Батюшка говорил: «Я люблю украинский язык, он очень мелодичный. Я совсем не против украинской культуры и речи — и даже сам часто в своих шутках использовал фразы украинского языка, — но я против национализма и фашизма!.. Те, кто убивали и сажали на кол наших дедов, — сейчас провозглашаются как герои и слава нации!..» Батюшка все время говорил нам: «Стремитесь к знаниям, к самообразованию, читайте, изучайте историю, чтобы вы могли разбираться в происходящем. Только истинную историю, не ту, которая переписана политиками».
Насколько батюшка был мягким в каких-то личных вопросах, настолько он был принципиальным и жестким в том, что касалось чистоты Православия, чистоты веры и Церкви. Тут он был непреклонен. Вплоть до того, что мог один против всех пойти, не переживая о том, какие будут последствия, к чему это может привести и что придется пережить. Ведь ему немало в своей жизни пришлось пережить. И спецслужбы с ним работали, не раз вызывали на допросы, и в «музыкальной шкатулке» он сидел. Мы узнали об этом потом, он сам никогда об этом не рассказывал. С ним работали очень жестко, причем еще со школьной скамьи. Он очень хорошо учился, окончил школу с золотой медалью, но ему ее не дали, потому что он ходил в церковь. Его все время пытались перевоспитать, сломать. Но от этого только закалялась его воля и горячее становилась вера!
Батюшка был таким патриотом, что даже когда его готовили к рукоположению во епископы, чтобы отправить миссионером, кажется, в Японию, взмолился: «Матерь Божия, помилуй! Ты же знаешь, как я люблю свое Отечество! Я там умру!» И он заболел, начался сепсис. Начальствующие должны были смириться с тем, что он не годен к этой миссии. А он исполнял послушание своему духовнику — схиигумену Валентину, который сказал ему еще в начале пути: «Тебе благословение быть простым сельским попиком». Он очень дорожил этим благословением и исполнил его до конца своих дней, так и говорил: «Я простой сельский попик. Как хорошо в нашей деревеньке! У нас тут все: и Дивеево, и Иерусалим, и Афон…»
Сестринский хор Свято-Успенского Никольского монастыря. «Скорбь Руси»
Наш батюшка был большим патриотом во всем. Он был знатоком и ценителем разного рода искусств, но предпочтение всегда отдавал русскому творчеству. Говорил: «Что может быть выше Петра Ильича Чайковского?! Какой там Бах?! А какие произведения глубже произведений Пушкина, Достоевского, Лескова и других великих русских писателей?!» Даже в духовной жизни он отдавал предпочтение наставлениям русских преподобных отцов и святителей. Для него примером жизни и подвига были судьбы преподобных Сергия Радонежского, Серафима Саровского, старцев Оптинских, а жития и подвиги преподобных Киево-Печерских были фундаментом и основой в духовной жизни.
Очень любил батюшка преподобного Амвросия Оптинского, всегда говорил: «Я хочу, чтобы у вас был дух Оптиной пустыни». Дух любви, гостеприимства, радушия, шутки, радости, света. Он очень любил прибаутки преподобного Амвросия, часто повторял их: «Где просто, там ангелов со сто. Где мудрено, там ни одного».
Я помню, однажды он нас очень ругал за что-то, и это совпало с днем памяти Преподобного Сергия. «А такой ли дух Преподобного Сергия?!» — спрашивал он у нас строго. Он старался чаще приводить в пример святых, близких нашей культуре и менталитету.
Он говорил о том, что мы должны дорожить своим наследием, развивать и взращивать то, что близко нам. Ведь у нас такое богатство, столько нам дано, а наши взоры почему-то все время обращаются куда-то вовне, мы все где-то ищем, а своим пренебрегаем.
И напевы у нас в монастыре в основном Киево-Печерской лавры. Батюшка их очень любил, просил, чтобы и над гробом его спели Великое славословие Киево-Печерской лавры. После своей клинической смерти рассказывал лишь о том, что «Трисвятое» из этого славословия напоминает ему ангельское пение, которое он слышал там.
Хор братии Киево-Печерской лавры. «Великое славословие»
Батюшка был большим ценителем церковного искусства. Еще семинаристом он узнал все антикварные магазины. И потом, когда служил на приходе, при первой возможности ехал, чтобы выкупить и сохранить еще одну святыню, порой на последние деньги. Он столько собрал древних плащаниц, икон! Потом они были отреставрированы у нас в монастыре. Батюшка собрал целую библиотеку старинных книг. Сам с любовью переплетал и «лечил» старые книги.
У него было очень трепетное и благоговейное отношение к любой святыне, и нас он учил, подходя к иконе, прикладываться к краешку киота, как кровоточивая (она края ризы коснулась, и Господь ее исцелил); не чмокать губами своими, а касаться с трепетом деревянного киота как края ризы Господней.
А как он прикладывался к плащанице в Страстную пятницу! Как будто погребал горячо любимого, дорогого и самого близкого человека. Ему ставили стульчик, он садился напротив плащаницы, закрывал глаза и молился. Это было очень естественное и живое переживание, он говорил: «Что можно сказать у гроба дорогого человека? Последнее "прости". Прости за то, что я Тебя распинаю, за то, что я Тебя оскорбляю, за то, что я Тебя не принимаю».
У батюшки было живое переживание церковной жизни. Он говорил, что праздники — это не воспоминания каких-то событий давно минувших лет, а переживание реальных событий. Когда он рассказывал о празднике или о каком-то святом, то создавалось ощущение, что он лично там был или знал святого.
На Пасху однажды какой был взрыв! Еще 15 минут назад он лежал на реанимационной кровати, и врачи запрещали ему вставать. И вот в самую последнюю минуту, когда мы уже пошли крестным ходом, он вскакивает, облачается, и мы встречаем его на паперти храма в полном облачении. Мы не могли поверить своим глазам! Это было Воскресение! Он говорил: «Идите к народу и говорите: "Мы видели Воскресшего Христа, мы общались с Ним, прикасались к краю Его ризы". Делитесь этой радостью, этой победой со спящим безумным миром!» Даже смертельная болезнь не смогла его удержать в ту ночь на кровати! Он горел!
Я не представляю, как он стоял на ногах! Начиналось все с рожистого воспаления стоп. Оно было запущено, из-за того что он очень много молился стоя, часто переохлаждался. Когда батюшку перевели в Никольское (это было на Введение во храм Пресвятой Богородицы), стояли лютые морозы. Братия вспоминали, что у батюшки руки к Чаше примерзали — такой был мороз. Он даже причащать не мог, потому что розетки не работали, все было в полной разрухе, а в термосе вода остывала. И в этих условиях он заработал себе рожистое воспаление. А потом у него пошло воспаление крови — сепсис. Инфекция часто вызывала у него температуру до 40 градусов. Со временем у него деформировались ноги. Есть в медицине такой термин — «слоновая стопа» (это как будто нет угла от ноги к стопе). У него так было. Даже трудно себе представить, как он служил на таких ногах! Меня всегда впечатляла его сила духа, которая побеждала даже то, что по логике неподвластно ей!
К концу жизни начались проблемы с почками. Они стали потихоньку отказывать. Но батюшка целыми днями, а порой и заполночь принимал народ, выходил на каждом полиелее, рассказывал о празднике, всегда — с горящими глазами, на эмоциональном подъеме. Люди даже не подозревали о том, как он болен.
Батюшка вместе со своей мудростью и глубиной был очень простым человеком и страшно не любил, когда его возвеличивали. Он говорил, смеясь: «Я не прозорливый, а прожорливый». Однажды он зашел к кому-то в келью и увидел в святом углу свою фотографию. Он ее схватил, порвал и сказал: «Ты что? Как ты могла оскорбить святой угол? Чтобы не было больше этого!» И таких слов, как «старец», никогда не звучало.
Удивительно было то, что каждый человек, с которым батюшка знакомился, в его сердце имел начало, но не имел конца. Как сказал один из братьев, если батюшка кого-то узнавал, то можно было быть спокойным за этого человека. Батюшка за него молится, и значит, все под контролем.
Мое знакомство с батюшкой определило всю мою дальнейшую жизнь, мою профессию. Я ведь никогда не думала о медицине, в роду у нас не было медиков. Когда я к нему приехала после школы и сказала, что хочу поступать в пединститут на воспитателя, так как люблю детей, он ответил: «А что в "пед"? Давай в "мед"». Вот так просто. Я сказала: «В "мед" — так в "мед". Благословите». И все, поехала. А потом, когда началась учеба, мне очень понравилось. Я поняла, что это мое: служить людям, помогать, дарить им какое-то облегчение, утешение, просто с ними что-то переживать. Я всегда думала, что крови боюсь. А оказалось, что и не боюсь вовсе. И потом, когда благодаря этой профессии я смогла последний год быть рядом с батюшкой, это стало еще одним богатством моей жизни и настоящей милостью Божией. У меня была возможность быть с ним бок о бок каждый день. Только вопросов тогда практически не было, а теперь мне многое хотелось бы от него услышать…
Он никогда не говорил мне о монашестве, просто вел меня. Когда я окончила училище, передо мной открылись все двери — мне предлагали и в институт, и работу на выбор. Я приехала к нему и говорю: «Батюшка, ну что? Вот я окончила училище с красным дипломом. Куда благословите? Передо мной все двери открыты». Он мне говорит: «А в монастырь?» Это, конечно, было для меня полной неожиданностью. Я никогда об этом не думала и не ожидала. Но приняла это как откровение воли Божией обо мне. И ни разу не пожалела потом о том, что его послушалась. Я безмерно благодарна Богу и батюшке за то, что они меня вырвали из этого мира и определили в свой цветник. Потому что все, что есть в моей жизни хорошего, — это только благодаря батюшке и монастырю.
Когда сейчас есть возможность ездить по монастырям, я стараюсь ко всему присматриваться и тоже собирать доброе и полезное в сердце своем. И Господь показал мне образ настоящего женского монашества. Это такая красота, от которой невозможно оторвать взор!
Окончание следует…
Записала инокиня Иоанна (Панкова)
24.07.2017
