Паром к Богу (часть третья)

На Валаам Николай ехал как сжатая пружина и не верил, что смог вырваться из крепких объятий мира. Его встретил отец Давид, определил место, где он будет жить, и послушание, которое будет нести.

Постепенно жизнь обрела иной смысл и потекла в новом русле.

Николай, с какого послушания началось твое пребывание в монастыре?

Первое послушание было в трапезной, где я трудился в общей сложности восемь месяцев. Три недели мыл посуду, потом стал помощником повара, после старшим поваром. Это было тяжело, часто в ущерб богослужениям, особенно жаль было проводить на кухне великие праздники. Но со временем я приспособился, появился механический навык чистить и филировать рыбу, резать фрукты, овощи — и при этом творить молитву.

На послушании особенно непросто, когда становишься начальником и от тебя зависят люди. У меня одно время было два помощника, один из которых — протоиерей, запрещенный в служении. У него протоиерейство еще не закончилось, а у меня монашество не началось. И в этом была сложность, потому что я на своей волне, а он на своей. Было много конфликтов и скорбей.

Как разрешались конфликты?

Никак. Приходилось терпеть, открывать помыслы на исповеди и смиряться. Через какое-то время меня перевели на новое послушание — в гостиничную службу. Но там другие сложности начались: компьютер, общение с паломниками, трудниками, организация общих послушаний… Вот, например, приезжает корабль, сразу вся толпа к тебе бежит. Нужно ласково встретить, поселить… У многих разные просьбы, пожелания, требования: по поводу жилья, послушания, устава… Не всегда у меня получалось все учесть, эмоционально тяжело было. И отец Давид (на тот момент он был благочинным монастыря. — Прим. авт.) благословил меня поселиться в отдельной келье, даже несмотря на то, что я был еще «штанником».

В смысле кафтанником?

Кафтанником я так и не стал, хотя пошитый кафтан уже висел в келье, — ждали какого-то праздника, конца поста, еще чего-то. Так полгода откладывали, а потом на Духовном соборе эту переходную ступень, от трудника к послушнику, отменили.

Расскажи немного о клиросе, как ты там оказался? Пение валаамских братьев очень многих вдохновляет…

Во время послушания в гостиничной службе (там я пробыл года три) я стал петь на клиросе. Для этого нужно было пройти своего рода испытание. Происходит это так. Сначала человек поет вместе с остальными (например, трехканонник или акафист), потом периодически его просят одного спеть. И когда он начинает петь нормально, ставят вторым-третьим человеком в определенном голосе, в хоре. У меня баритон, поэтому меня поставили петь исон. Правда, музыкального образования я не имею, но постепенно «намагнитился» на клиросе. Занимался сам и с преподавателем, который изредка приезжал на Валаам. Так и научился.

Не понаслышке знаю, что клиросное послушание сложное. Много искушений бывает, смех например…

Да, и не только смех. Вот поешь, поешь, пение закончилось, чтение началось, а у тебя прямо потребность какая-то поговорить, пошутить, что-то обсудить, какие-то телодвижения сделать. Если на клиросе присутствуют активные, веселые братья, то вокруг них сразу водоворот разговоров, обсуждений и смеха. Тяжело с этим бороться. А еще у многих имеются телефоны (чаще у старших братьев), и это — бесконечные сообщения, звонки, шушуканья в трубку… Естественно, ссорятся люди, но братья тут же подключаются и стараются, чтобы ссора не вышла за пределы клироса, ведь в храме это чувствуется. Слава Богу, Который покрывает наши немощи.

Отец Давид очень радеет за хор, переживает за каждую ошибку. У него хороший слух, он очень харизматичный лидер. У него многому можно научиться.

Через некоторое время тебя перевели в скит?

Да. В Ильинском скиту скитоначальником был иеромонах Илья, очень хороший батюшка, из священнического рода. Он много сил положил на строительство скита и на то, чтобы наладить там монашескую жизнь. Нас было четыре человека, включая его. Скит находится на маленьком острове в десяти километрах от центральной усадьбы монастыря. Рядом располагается патриаршая пустынь, где отец Илья тоже вел строительство. Там жили два брата, следили за порядком, молились, а на службы приезжали к нам. Образ жизни у них был практически анахоретский, отшельнический.

Ты не боялся после монастыря в скит переселяться?

Страха не было. Была усталость от постоянного общения с паломниками, от той немного командирской должности, которую занимал. Я тяготился тем, что мне приходилось определять послушания для трудников. Мне хотелось что-то улучшить, а не получалось; хотелось всех-всех паломников принимать, а возможности монастыря ограничены… К тому же молодому послушнику совсем не полезно, когда монастырь следует его идеям и решениям, пусть они даже и хорошие. И я начинал скорбеть по этому поводу… Было много искушений, ушло чувство присутствия Бога, пропала молитва. Духовник меня поддерживал, как мог, но мне никак не удавалось «подклонить мою выю под ярмо» послушания, нести его безропотно и без своего мирского мудрования.

Ломка такая была?

Да, меня начинало ломать от того, что не могу делать так, как хочется; раздражало, что нужно одновременно тысячу дел делать; беспокоило, когда приходилось разговаривать на языке мирских, выселять трудников, которые пили и непристойно себя вели… В монастырь же часто приезжают психически неуравновешенные люди или те, кто страдает от алкогольной либо наркотической зависимости. Бывают и такие, кому нужно перекантоваться, найти заработок. Они часто вносят раздор в трудническую общину. Послушаются у нас и сестры, от присутствия которых братья очень скорбят.

А еще я занимался организацией поездок насельников обители в мир. Многие братья подолгу живут в монастыре, молятся, послушаются, а потом надо ехать лечиться (или еще по какой-то причине) в мир. Тут обращались ко мне, чтобы попасть на корабль, автобус, электричку и наше подворье. И такая мешанина, такая каша в голове была, эмоциональная напряженность, что невозможно было сосредоточиться на внутренней жизни.

Отец Давид старался объяснить мне, для чего накладывается то или иное ограничение и почему я должен именно так делать, а не иначе. Но это, особенно в паломнический сезон, после зимнего спокойствия, трудно было понять. И когда я попал в скит, то у меня не было страха, скорее, я выдохнул и наконец-то о Боге больше стал думать. Я вернулся к тем своим потребностям, для реализации которых пришел в монастырь.

В скиту мы были изолированы от паломников, трудников. Для меня это было своего рода раем, хотя был тяжелый физический труд (огород, заготовка дров, уборка храма, домов), но он помог мне восстановить физическую форму, которую я стал терять, постоянно сидя за компьютером на гостиничном послушании.

А ты помнишь день, когда ощутил особую близость Божию?

Первый год в монастыре Бог особенно близко ощущался… Первое время жизни в скиту вообще постоянно ощущал эту близость. Я был погружен в себя, занимался своим послушанием в трапезной или на клиросе… С братьями особо не общался — так было принято. И это был период непрестанной радости, внутри совершалась литургия. Регулярный труд и молитва, жизнь по послушанию и без многопопечительства, без общения с миром со временем привели к тому, что у меня в мыслях почти весь день были только Бог и забота об отношениях с Ним. И когда это происходит непрестанно: и вчера, и сегодня, и завтра, — время перестает играть существенную роль. Так было еще и потому, что каждый отдельный миг моей жизни наполнялся смыслом, Богом, стремлением к Нему — я дышал и жил Богом, забывая о себе.

Но это же по благодати? Самому этого невозможно достичь… Это просто у тебя такой, видно, был дар?

…Абсолютно не заслуженный дар. Но когда переживаешь такое состояние, то потом начинаются искушения, связанные в основном со взаимодействием с людьми.

То есть ты этот период близости к Богу, когда внутри была непрестанная литургия, прошел?

Он не закончился, просто стал чуть более прерывистый, менее яркий. Но он сохранялся всю мою жизнь в скиту, кроме последнего момента, когда меня перевели на другое послушание.

Из-за чего перевели?

Я пробыл в скиту недолго — семь месяцев, зимний период. Произошло искушение со скитоначальником, смысл которого я еще до конца не понял. Понял только, что был не прав, что должен был смиряться и каяться, несмотря ни на что. Но меня перевели на подворье в Петербург, где я и живу сейчас.

<< Паром к Богу (часть первая)Беседовала инокиня Иоанна (Панкова)

<< Паром к Богу (часть вторая)Окончание следует…

23.03.2017