Паром к Богу (часть первая)

В жизни все не случайно. И люди, которых нам посылает Господь, нужны, чтобы увидеть и понять себя, услышать слово Божие, обращенное именно к твоей душе. Такой и была встреча с рясофорным послушником Николаем, насельником Валаамского монастыря.

Брат Николай, в монастыре Вы уже пять лет. Что сподвигло Вас уйти из мира?

Чтобы ответить на Ваш вопрос, нужно начать с самого начала. Родился я в Москве в 1983 году. В семье нас было трое, я — старший. Крестили меня в 8 лет, когда родители приняли Православие. Период неофитства я проходил на приходе в честь иконы Божией Матери «Казанская» в Коломенском. Когда мне исполнилось 11 лет, я стал пономарить. В то время понятия о Боге у меня были не жизненными, а, скорее, формальными, еще не было личных отношений с Ним.

В 14 лет мы с отцом поехали в Оптину пустынь. Как раз был год прославления старца Амвросия. На торжествах присутствовал патриарх Алексий II. Мне тогда очень понравилась монастырская духовная обстановка, и мы стали ездить в Оптину регулярно. Летние и зимние каникулы я проводил там. В тот период полным ходом шло возрождение обители, и мы помогали, чем могли. У меня было послушание в просфорне, на кухне, в подсобном хозяйстве. Тогда-то я почувствовал разницу в духовной жизни дома и в монастыре. Дома было все просто: вечернее и утреннее правило, воскресные и праздничные дни в храме, иногда пономарство среди недели. В монастыре же порядки другие, требования выше: тяжелые послушания, молитвы, богослужения, мало сна. Когда послушался на кухне, мы вставали в 6 утра и ложились в 23:00. Весь день занимались готовкой на 800 человек братии и паломников, сами накрывали на столы. Службы в эти дни не нужно было посещать, но при желании можно было на полунощницу сходить, если силы оставались. Трудились мы вчетвером три дня через три. После трехдневной вахты в трапезной не отдыхали, а занимались подсобным хозяйством, чисткой рыбы в огромных количествах, переносом мешков с мукой, крупой, картошкой…

Как после таких тяжелых нагрузок Вы не сломались?

Да, непросто было пережить такие нагрузки, я к ним дома не привык. Знаю, что многие задавались вопросом: «Зачем все это надо?», и те, у кого не было личных отношений с Богом, уходили в мир. Может, даже и травма оставалась. Я тоже был на грани этого, но, слава Богу, внутри не было противления физическому труду. Мне нравилось жить в Оптиной, у меня завязались дружеские отношения с монашествующими, они меня поддерживали. Там был такой игумен Феодор, очень светлый и духовный человек, который мало с кем общался и в духовные дети почти никого не брал. Ко мне он отнесся с отеческой любовью, помогал, и это было как-то неформально, по-родственному, по-настоящему.

Монастырские нагрузки вызвали у меня переоценку ценностей, начался внутренний поиск: «Что я здесь забыл? Почему бы не трудиться поменьше? Зачем молиться так много, выстаивать все эти службы?» И вот тогда мне в руки попала книга старца Паисия Святогорца. Он отвечал на все эти вопросы с таким непередаваемым внутренним чувством, с таким огнем веры, что у меня появилось желание найти Бога, встретиться с Ним, почувствовать Его лично, пережить то же, что и отец Паисий. По совету одного из монахов начал читать Иисусову молитву, прислушиваться к своим мыслям, к сердцу, стал чаще подходить к Причастию. И Господь не замедлил мне открыться. Не было никакого особого явления, просто я почувствовал Его присутствие как-то по-особенному, сердцем. Для меня это был совершенно новый опыт, непередаваемый и никогда ранее не испытываемый. Я даже думал после школы идти в Оптину или поступать в семинарию.

Как на это смотрели родители?

Родители мне тогда ничего не сказали и не ограждали меня от монастыря и монастырского влияния. Они отпустили ситуацию и положились на Бога… Но в монастырь я не пошел, в семинарию не пошел. Я поступил в московский геологоразведочный институт имени Серго Орджоникидзе на геофизика. У меня бабушка — геолог-нефтяник, папа — буровик, мама — гидрогеолог. Домашняя атмосфера геологии с детства сыграла свою роль.

А может, не только атмосфера, а любовь к девушке?

Влюбленности были, но серьезной любви тогда еще не было. Я не мог понять, чего хочу. Вроде хочу и того, и другого, и третьего, и все мне нравится, и новые грани жизни открываются, когда юноша приближается к мужскому возрасту. Они захватывают, они интересны. Справиться с ними было сложно. У меня было представление о религии как о чем-то, подавляющем свободную волю. И я стремился подавить в себе новые откровения о мирской, семейной, интимной жизни. Получалось недолго, затем следовали психологический срыв, бессонница, попытки понять, как это происходит и как это внести в систему религиозных ценностей. Было очень сложно.

И, наверное, учеба в институте подливала масла в огонь?

В институте абсолютно неправославная среда была, не было верующих на курсе, но мне помогло в общении с ними то, что в монастыре я научился сближаться с незнакомыми людьми. Правда, я приблизился к нецерковной обстановке, ценностям молодежи. Пошли падения, стали усугубляться страсти… Сразу девчонки какие-то понравились, пьянки, курение, тусовки. Это меня сильно удалило от храма. В Оптину только в конце первого курса съездил — спросить, как быть дальше. Меня успокоили: «Старайся, держись, ходи в церковь, молись». Я пытался это делать, но у меня не получалось, слишком большой волной накрыла новая жизнь. Реже стал пономарить, потом и вовсе перестал. Думал о деньгах, квартире, машине, девушках красивых… Серьезными наркотиками не злоупотреблял, анашу покуривал, но в связи с религиозным опытом настоящей радости от этого не испытывал. Это Господь меня покрыл Своей Любовью, и я не сделал шаг дальше, к тяжелым наркотикам.

Как получилось уйти от дурного влияния?

Когда я окончил институт и стал геологом, то пришлось ездить в тайгу. И вот тайга во многом закалила мой характер, научила принимать решения, какую-то сердцевину помогла найти, что не получалось у меня в Церкви. Я сам в этом виноват, так как мне казалось, что в Церкви смирение — это что-то невнятное, мягкое, податливое. В тайге я решил, что мне нужно физически развиваться, записаться в секцию рукопашного боя и научиться драться. Вернувшись в Москву, свое желание осуществил. К тому же стал заниматься ножевым боем…

Какая позиция родителей была в этот период Вашей жизни? Может, советовали жениться или о монашестве напоминали?

В этот период родители тоже немножко от церкви отошли, поэтому каких-то духовных советов не было. То, что я пошел по геологической стезе и учился в том институте, где они в свое время учились, грело их душу. Конечно, они были недовольны, что я пытаюсь самоутвердиться, с ними ссорюсь, пробую все по-своему сделать. Думаю, я был трудным ребенком, юношей, особенно когда заработок пошел, когда почувствовал себя серьезной личностью, научился стоять за себя. Переживали родители за меня и тогда, когда стал увлекаться экстремальным туризмом. А мне это адреналиновое направление понравилось, и я стал ездить по разным местам сначала нашей Родины, потом соседних стран с целью получить всё новые и новые острые ощущения.

Немножко не в направлении «возвращение к Богу» пошли?

Да, жизненная направляющая у меня была совершенно не связана с возвращением к Богу. И чтобы я смог вернуться, Господь меня промариновал, ну, не как евреев — 40 лет, все же меньше. Он не пытался вернуть меня сразу, ждал, пока я не столкнусь с отрицательными сторонами своей жизни поближе, пока мне не надоест. А как она могла мне надоесть, если я видел только положительные стороны? Никак…

Беседовал Димитрий Артюх

Паром к Богу (часть вторая) >>

Паром к Богу (часть третья) >>

09.03.2017