Любить, служить и верить (часть первая)

Интервью с клириком Иваново-Вознесенской епархии иеромонахом Макарием (Маркишем)

Отец Макарий, мне очень интересен Ваш путь к Богу… Когда общалась с Вами, у меня, признаюсь, была мысль: «Как же Богу надо было постараться, чтобы привести Вас к Себе!» (говорю это, конечно, с долей юмора).

Родился я в семье не только нецерковной, но и абсолютно нерелигиозной, нейтральной, каких было большинство в советское время. И родился я еще в середине того века, мне сейчас 63 года. Постепенно, по мере того как я взрослел, происходили разные события в жизни. Женился, родилось двое детей (сейчас они совсем взрослые). В 1985 году мы уехали в Америку. В советское время это было распространенным явлением. И в процессе всего этого было некое поступательное движение к вере.

Вы жили в Москве? Что Вас заставило уехать?

Да. Были неприязнь к своей стране и желание из нее уехать. Причем не просто так, как люди сейчас уезжают на заработки, учиться или еще как-то, осознавая, что они русские, белорусы, украинцы... У нас в те времена было ощущение неприязни к Советскому Союзу, к власти, к коммунизму. Правильнее это назвать русофобией. Термин «русофобия» не нами выдуман. Это слово возникло чуть ли не в XIX веке и точно отражает отношение людей к своей стране, которая была тогда Советским Союзом. Неприязненное отношение к Родине было доминирующим среди тех людей, которых я знал.

А как у Вас созревало это отношение?

Неприязнь была чуть ли не с детства. Но одновременно с этим приходило осознание, что есть Бог и что человеческая жизнь — это жизнь не животная, не материальная, а какая-то совершенно иная. Созревало это под воздействием русской классической литературы, искусства, в том числе изобразительного.

В 1984 году мне было только 30 лет, происходило взросление и становление. Сейчас, будучи вдвое старше и являясь священником, вижу, что это был естественный процесс нормальной человеческой души. И так сложилось, что на момент отъезда из России созрело решение, что надо стать христианином.

Прожив первый год в Соединенных Штатах, я понял, что это решение во мне живет, несмотря на то что его исполнение я отложил на год: новая жизнь, новые задачи и прочее. Но год прошел. Надо что-то решать, надо двигаться. И я стал ходить по разным соборам, храмам… Помню, была Пасха 1986 года, недалеко от нас располагался католический костел. И я был уверен, что там ночью будет служба, как и в русских церквях. Пришел, а там большой замок на двери висит, никого нет. Это меня сразу разочаровало, все, думаю, не буду иметь с ними дела. И начал знакомиться с православными.

Как известно, в Соединенных Штатах существует одновременно множество православных церквей, юрисдикций, которые друг с другом в тех или иных отношениях: хороших, посредственных, плохих или отвратительных. Но что сделать? Это отдельная непростая тема. Вот так называемая Православная Американская Церковь, или Православная Церковь Америки (OCA — Оrthodox Сhurch in America) — наследница Русской Церкви, которая возникла на северо-американской земле задолго до революции. Я думаю, это было в 80─90-е годы XIX века, во время промышленного бума. Была острая нужда в рабочих, и люди из Галиции, Западной Украины, которая тогда была Австрией, буквально импортировались, завозились централизованно. Тамошние предприниматели, люди очень шустрые, давали им жилье, строили храмы, привозили священство. Это были главным образом униаты, которые, приехав в Соединенные Штаты, с Божией помощью быстро вернулись в Православие благодаря протоиерею Алексию Товту, ныне прославленному в лике святых.

Таким образом, костяк Русской Православной Церкви сформировался на Восточном побережье. Это штаты Пенсильвания, Мичиган, Нью-Йорк (в большей мере), Массачусетс (в меньшей). А на Аляске — второй центр русского Православия. Там всегда были православные, еще со времен преподобного Германа Аляскинского (XVIII в.).

А Вы в Америке где жили?

В штате Массачусетс. Это самый восточный берег к северу, соответственно, от Нью-Йорка. Город Бостон. В одном из храмов я договорился, что буду принимать крещение. Мне дали какие-то брошюры. Но тут сразу возникает психологическое сопротивление, как это часто происходит в любом деле: например, собрались ехать за грибами — пошел дождь… А тут такое серьезное дело… Смотрю брошюры и обнаруживаю, что они служат по новому стилю. Думаю: странно, тут праздники в один день, а на Руси в другой (тогда все для меня было ново, я не знал о календарной реформе). Я подумал, что тут что-то не то, и решил поехать в другую церковь Джорданвилле — слышал, что в Бостоне есть другой храм Русской Зарубежной Церкви, где служат по старому стилю. И вот я туда приезжаю (помню, это был канун Воздвижения Креста, закончилась всенощная), спрашиваю, можно ли поговорить со священником. Мне сказали подождать. И вот я стою в храме и жду отца Романа, которого я очень хорошо потом знал. Стою, а рядом со мной на расстоянии вытянутой руки — большая икона новомучеников Русской Церкви. Пока я ее разглядывал, вышел отец Роман. У меня уже все вопросы отпали. Говорю: «Простите, я хотел бы принять крещение». Вот так сразу, без всяких разговоров.

Расскажите немного об этой иконе.

Эта икона довольно известная. В 1981 году Русская Зарубежная Церковь прославила Собор новомучеников и исповедников Российских.

Икону написал Николай Папков. Я не знал этого иконописца, но его сын отец Андрей Папков был зятем отца Романа. Икона написана в особенном стиле, примитивистском, что ли, по сравнению с той иконой, которая находится в храме Христа Спасителя. Но за счет этого она дает особенный импульс зрителю. Эта икона фактически привела меня в Русскую Церковь.

Русская Православная Церковь за границей невелика. Тогда она была еще меньше. На Восточном побережье было несколько выдающихся протоиереев. Один из них — протоиерей Виктор Потапов. Я его хорошо знал по «Голосу Америки». Раньше он был в Американской Церкви, потом перешел в Русскую. Другим был протоиерей Роман Лукьянов из Бостона. Забегая немного вперед, расскажу одну удивительную историю, связанную с ним.

Его рукополагал в 1966 году в дьякона, а в 1968-м в иерея митрополит Филарет (Вознесенский), который умер в 1985 году. Тогда для Зарубежной Церкви вопрос единства с Русской Церковью был едва ли не острейший, а для Русской Церкви при большевиках вообще не рассматривался. Когда коммунизм перестал существовать, тоже стало не до того. Что такое Зарубежная Церковь по сравнению с огромной Русской Церковью, с ее скорбями, задачами? Не хотят с нами ладить — не надо, хотят — хорошо. Симметрии нет. В 2007 году воссоединение произошло внешне, но надо понимать, что есть разные уровни величин. Для Зарубежной Церкви это был вопрос первейший, важнейший. И внутри Зарубежной Церкви была поляризация: здоровые силы были в сторону воссоединения, а нездоровые — в сторону автономии.

Так вот после смерти митрополита Филарета его келейник, протодьякон о. Никита, отдал отцу Роману на хранение первосвятительское облачение владыки, чтобы он, если доживет до воссоединения Церкви, подарил его Патриарху. И отец Роман держал это в полной тайне многие годы. А у него был рак, ему шел уже 81-й год. Он не дожил буквально нескольких недель до подписания документа о воссоединении. Незадолго до смерти он объявил об этом даре митрополита Филарета (Вознесенского). Владыка Тихон (Шевкунов) ездил в Бостон, получил этот дар и привез его Патриарху Алексию II. Вот такая история. Для Зарубежной Церкви это было очень важно.

А как у Вас потом судьба сложилась?

Крестил меня, как я уже говорил, отец Роман. Но перед этим я прошел четыре месяца катехизации.

Брак свой, к сожалению, сохранить я не смог, жена со мной развелась. Но в храм я продолжал ходить. И вот с 1990-го до 2000 года я прожил один. Тогда я стал спрашивать у отца Романа: «Может, мне принять монашество?» Но у него был принцип невмешательства, неактивного воздействия на прихожан (в полную противоположность тому, с чем нам приходится встречаться здесь, с так называемым старчеством, когда начинают распоряжаться людьми). Он абсолютно не распоряжался. Я как священник вижу себя более «распорядительным», чем был отец Роман. Например, жалуются мне на какие-то семейные дела, я говорю: «Давайте позвоним Вашему мужу. Есть сотовый телефон?» Или какие-то рекомендации даю, что-то предлагаю. Отец Роман этого не делал и объяснял, почему. Он говорил: «Я не старец, я не знаю. Вы помолитесь, я Вам могу помочь в Вашей молитве, в Вашей духовной жизни. Но в Вашей семейной жизни я не специалист, ничего не могу говорить». У меня, честно скажу, не хватает смирения так сказать. Но что поделать, все разные. Иногда удается помочь, иногда нет. Я стараюсь держаться золотой середины.

А тем временем в 1995 году я поступил в Свято-Троицкую семинарию в Джорданвилле на заочное обучение. Для меня это было очень благоприятно по всем параметрам, поскольку там заочное обучение построено не так, как у нас. У заочника есть учебный план, то есть дисциплины, которые он должен сдать. А когда их сдавать — на его усмотрение. Понятия сессии для заочников нет. Если ты перестаешь сдавать экзамены, тогда отчисляют.

От Бостона, где я жил, до Джорданвилля на машине три часа, дорога прекрасная. Я вышел с работы, сел в машину и поехал туда. В машине переночевал, утром иду в семинарию: «Я такой-то». «Пожалуйста, вот вам задание (экзамены в основном все были письменные, кроме пения, естественно. — о. М.). Садитесь. Если пользуетесь Священным Писанием или Типиконом, пожалуйста, берите книги. Мы будем за Вами приглядывать». Сидишь, пишешь. «Закончили?» — «Да». Пожалуйста, можешь следующий экзамен сдавать. Отдал и поехал. Участвует в экзамене один помощник проректора или проректор. Через неделю получаешь письмо с оценкой, выписку экзаменационной ведомости. Вот и вся учеба. Очень удобно. За пять лет я ее закончил.

Когда произошли политические перемены внутри Соединенных Штатов (время нападения на Югославию), стало как-то особенно неприятно. Те годы, которые я провел в Зарубежной Церкви, научили меня любить Россию — это дар, который я получил, живя в Америке. Я благодарю американскую жизнь, американское общество, американский патриотизм за то, что научили меня патриотизму русскому. Приведу пример. В 1987─1988 годах ко мне приезжали друзья из Москвы. Когда я вез их из аэропорта домой, они спрашивали: «А что это за здание, суд или какое-то другое учреждение?» Я говорю: «Нет, обычный жилой дом». — «А это что?» — «И это обычный жилой дом». — «А почему флаги всюду висят?» — «Люди любят свою страну, любят свой флаг». Если бы в советской Москве кто-то повесил красный флаг просто так у себя на дом — подумали бы, что с человеком что-то не то. Но сегодня и в России, и в Беларуси, и в Казахстане — где бы мне ни приходилось бывать — это нормальное отношение к своей Родине.

Когда я увидел, что американские прихожане нашей церкви знают Россию, ее историю куда лучше, чем я, мне стало стыдно, и я постарался все наверстать. Таким образом, к 2000 году я уже полностью созрел для того, чтобы вернуться в Россию.

Первое, что я сделал благодаря мудрому совету одного прихожанина, — получил российское гражданство. Когда мы уезжали, то оказались лицами без гражданства. Я написал соответствующую бумагу, мне выдали российский паспорт, после чего я купил билет в одну сторону. Взял два чемодана и приехал в Москву, где у меня были мама и брат с семьей. Но план о монашестве у меня уже давно созревал…

Окончание следует…

Беседовала инокиня Иоанна (Панкова)

Фотографии Дарии Чечко

04.09.2017