Образ молитвы

Никогда не думала, что буду писать о войне. И не о какой-то далекой, почти забытой, а о той, которая вот уже три года невидимо живет рядом с нами. Голос ее настойчиво хотят заглушить, чтобы не смела врываться в наше спокойное житье-бытье слезами детей и матерей, болью, разрушенными храмами, сгоревшими домами, гибелью людей…

Говорить о войне сложно, тяжело. Но на встрече с Николаем Гавриловым, белорусским писателем, руководителем волонтерского движения «Помощь Донбассу», и Дмитрием Остроумовым, архитектором, автором проекта по восстановлению Иверского женского монастыря в Донецке, мы говорили именно о ней. Потому что молчать — значит предать. А говорить — жизненно необходимо, чтобы не забыть, не растерять, не превратиться в соляной столб. А еще важнее действовать, потому что вера без дела мертва (См.: Иак. 2: 17).

Николай, наши читатели уже немного с Вами знакомы, но хотели бы больше узнать о Вашей профессиональной деятельности. Нам известно, что Вы являетесь членом Союза писателей России, издано уже несколько книг…

Николай Гаврилов: На самом деле все получилось случайно. По образованию я штурман, окончил мореходку. Однажды написал книгу, ничего особо не ожидая, дал почитать знакомому, а тот передал издателю. Книга понравилась, издатель решил вложить в это деньги и не ошибся. Позже появилась еще одна книга, затем еще…

Дмитрий, а что для Вас архитектура? Вы занимаетесь архитектурой в широком смысле слова или, может быть, специализируетесь только на церковном направлении?

Дмитрий Остроумов: Так получилось, что моя жизнь так или иначе связана с Церковью, а первое образование — архитектурное. В проектировании храмов на сегодняшний день как раз и соединились профессия и служение Богу. Собственно, даже в древности было такое понятие — зодчий, вспомнить хотя бы прославленных 12 зодчих Киево-Печерских... Как иконопись является богословием в красках, так и архитектура — богословием в камне. Храмовая архитектура воспринимается мною как важный вектор церковного делания, потому как Слово стало плотью (Ср.: Ин. 1: 14), и этот факт дал определенное направление в христианстве — выражать учение Церкви в материи, то есть в церковном искусстве.

 

Строго говоря, для телезрителей война на Донбассе уже давно отошла на второй план: события освещаются всё реже или сводятся к скупой арифметике. Николай, Вы ежемесячно бываете на Донбассе, поделитесь, пожалуйста, какова сегодня обстановка в ДНР?

Николай Гаврилов: На Донбассе мы были несколько недель назад. Война не утихает, идут тяжелые бои. На определенных участках фронта боевые действия не прекращаются ни на день. А то, что сейчас об этом не говорят… О войне искусственно замалчивается, потому что это невыгодно политически.

Дмитрий Остроумов: Ничего не изменилось. Происходит то же самое, что удивляло людей еще в первый год войны: постоянные обстрелы, гибель людей. Просто, наверное, выработалась привычка к войне… Временами идет эвакуация. Недавно вывезли почти целый поселок, находившийся под обстрелом. Люди жили в условиях войны три года, но только теперь их эвакуировали.

Николай Гаврилов: Такое часто бывает. Например, мы начинали помогать поселку в 300 человек, а сейчас его численность — 25. Такая картина. Война как шла, так и идет.

Расскажите о своей первой поездке на Донбасс. Как принимали такое серьезное решение — отправиться туда в самый разгар войны?

Николай Гаврилов: Повторюсь: боевые действия были и есть. А мы отправились туда еще в самом начале, когда все было очень остро преподнесено в информационной среде, в разгар активного освещения боевых действий, скажем так. Тогда прилетали снаряды и в центр Донецка. Мне повезло, что появилась возможность отправиться на Донбасс. Во-первых, отпустила семья. Во-вторых, имелись свободные деньги, которые можно было потратить. В моих действиях не было ничего особенного.

 

А все-таки, впервые Вы отправились в такую опасную поездку уже с целью налаживать постоянную гуманитарную помощь?

Николай Гаврилов: Нет, таких долгоиграющих планов, конечно, тогда еще не было. Было желание помочь людям.

Вы помните свои первые впечатления?

Николай Гаврилов: Да. Странно, но все помнят именно свои первые впечатления. Заведи разговор с людьми, уже три года находящимися на фронте, — они сразу же начнут вспоминать первые дни войны. Все остальное для них стирается. Другая реальность. Другая жизнь. Другие ценности. Происходит смещение оценок и ориентиров.

Дмитрий Остроумов: Впервые удалось там побывать осенью 2015 года. Николаю посоветовали обратиться ко мне по вопросу архитектурного проекта для монастыря в Донецке. Мы встретились, поговорили. И как-то сердце сразу же отозвалось, потому что там находятся наши братья. Мы ратуем за единство народа, за единство Церкви, за традиционные ценностные ориентиры, против которых идет накал антитрадиционных идей. И когда на форпостах нашего Отечества происходят боевые действия и нужна помощь — невозможно не сочувствовать.  

На Донбасс Вы приехали, прежде никогда не сталкиваясь с войной... Какой образ остался в Вашей памяти?

Дмитрий Остроумов: Мы сразу поехали в 21-ю больницу, о которой в первое время боевых действий много писали и говорили, потому как она оказалась в эпицентре и продолжала работать. Вид у нее был впечатляющий: разбитые стекла, следы от снарядов… Запомнились не оставившие своего служения сотрудники больницы и потрясающая заведующая, сделавшая очень много. Больница, как мы знаем, принимала всех раненых. Рядом стояли дома со следами прямых попаданий. Что сказать… Конечно, увиденное потрясло. А потом мы посетили Иверский монастырь, находившийся возле аэропорта, искореженный, с выгоревшей крышей. Увидели игуменью Михаилу, немного растерянную. Да и как не растеряться: любимый храм в плачевном состоянии, от жилого корпуса, возведенного перед самой войной, в который так и не удалось заселиться насельницам, остались руины.

 

Я видела серию черно-белых фотографий Иверского монастыря. Невозможно сдержать слезы…

Дмитрий Остроумов: Да, это как раз фотографии из первой поездки. Все увиденное мной сложилось в единый образ: война, разрушенный монастырь, улица Стратонавтов в поселке Спартак с низкими домами и зияющими пустотами от снарядов. А кое-где в этих же домах живут люди, которые решили не уезжать.

Николай, как создавалось белорусское волонтерское движение «Помощь Донбассу»? Насколько охотно белорусы отзываются на призыв о помощи соседнему государству?

Николай Гаврилов: Хорошо отзываются, очень хорошо. Другое дело, что сейчас об этом практически нет информации. Впервые посетив Донбасс, послушав матушку Михаилу и увидев ситуацию в разрушенном монастыре, понял, что нужно обязательно помочь. Только вот чем помогать — было не совсем понятно, там ведь боевые действия продолжаются до сих пор. Тогда она сама предложила создать архитектурный проект Иверского монастыря. Честно скажу, были большие сомнения. Легко сказать: «Найти архитектора». А кто согласится поехать в регион, где даже ходить опасно, повсюду мины и в любой момент может начаться обстрел? Поэтому для себя я решил: «Как Господь устроит». И практически сразу через общих знакомых нашелся Дмитрий, который решительно заявил: «Я поеду». На банальный вопрос: «А не боишься?» — он ответил: «Ну, там же люди живут». В общем, колебания, надо ли и каким образом помогать Иверскому монастырю, отпали сами собой.

Дмитрий Остроумов: При первой встрече Николай спросил меня: «Семья есть?» «Нет», — говорю (я тогда не был еще женат). «Вот и хорошо, что нет», — прозвучало в ответ.

 

Николай Гаврилов: Иверский монастырь и тогда, да, в общем-то, и сейчас остается очень опасным местом. Во всяком случае местные там не показываются. А на нас они смотрели как на самоубийц, особенно раньше. Я это говорю не для того, чтобы сгустить краски, а для того чтобы подчеркнуть мужество Диминого решения и тот факт, что сама игумения монастыря, матушка Михаила, там постоянно работает со своими помощниками.

Но на литургии, которую служили практически под октрытым небом Иверского храма в 2015 году, присутствовало довольно много людей…

Николай Гаврилов: Было благословение владыки, и мы собирали людей: делали объявления в храмах, организовывали транспорт, договаривались с военными для обеспечения максимальной безопасности людей, в том числе чтобы люди по ошибке не зашли на заминированные территории.

Дмитрий Остроумов: К слову, многие из пришедших тогда на литургию посетили обитель впервые за все военное время. Они видели монастырь еще в красивом, довоенном, виде, и вот перед ними предстает вся эта разруха: наполовину разрушенный храм, виднеющиеся вдалеке руины аэропорта, здесь же сразу и литургическое священнодействие. Бытие на грани. Многие плакали.

Наверняка вы поддерживаете связь с матушкой Михаилой. Как сегодня протекает монастырская жизнь вне обители? Существует ли вероятность, что сестры смогут в ближайшем будущем вернуться в родные стены?

Дмитрий Остроумов: Матушка говорит, что в какой-то степени даже благодарна войне в плане духовного трезвения. Все потери — это в любом случае страшные вещи, и за них сложно быть благодарным. Но шкала ценностей меняется, многое становится на свои места: ценность человеческой жизни; ценность каждого дня; ценность того, что ты сделал непосредственно сегодня, потому что завтра может не наступить. Война явилась ступенью духовного роста. И не только для насельниц монастыря, но и в принципе для всего региона.

Там ведь большое количество верующих людей, мирян. Мы гостили у одной семьи в поселке Спартак, точнее, там две семьи ютились под одной крышей, и они жили действительно как первохристиане, всей своей жизнью показывая пример стойкости в вере и доверии Богу. На мой взгляд, подвиг этих людей в том, что и сегодня на Донбассе течет их молитва. Меня очень порадовал их позитивный настрой. Нет у них какой-то печали, гнетущей тоски. Они изо всех сил настраивают себя на благой посыл, на благой помысел. И такие хорошие мысли — это тоже образ молитвы, образ покаяния, то есть изменения ума, что позволяет правильно воспринимать происходящее.

Что касается Иверской обители, то монастырская жизнь продолжается. Некоторые сестры получили благословение временно послушаться в других монастырях. Часть сестер живет при епархиальном управлении. Сама игуменья и некоторые ее помощники практически ежедневно приезжают на территорию, убирают завалы, ведут работы. Ежедневно читается акафист, причем не где-то в городской церкви, а непосредственно в Иверском храме. Благо в этом году в нем хоть временную крышу сделали, ведь до этого сквозь искореженный каркас барабана с куполом сверху было видно открытое небо. Хочется верить, что монастырская жизнь полноценно возобновится и даже возрастет.

На нашем сайте не так давно было размещено видео о донецком священнике Александре Намоконове. Батюшка говорит о том, что был момент, когда он чуть было не уехал, но все-таки остался. А много священников уехало? Или, может быть, наоборот, Вы встречали людей, как отец Александр, которые вопреки всем опасностям не оставляют свою паству и родные места?

Николай Гаврилов: По-разному. Некоторые уехали, но их обратно уже не берут. Некоторые остались. Мы знаем как минимум трех батюшек, которые остались, выжили и смогли сохранить приход. Только вечерняя служба может начинаться в три часа дня, потому как вечером совершать богослужения просто опасно. Тем не менее службы идут.

Мы недавно открыли церковь в Саханке, где не было храма вообще. Это южное направление, под Мариуполем, район активных боевых действий. Бывает, что бои ведутся прямо в поселке. Но, несмотря на все опасности, в новый храм священник нашелся сразу же. Рядом поселок Коминтерново — от него буквально 200 метров до передовой. Постоянно идут бои. Находившийся там храм Спиридона Тримифунтского был разбит, разрушен, вынесена стена. Но местный батюшка приезжает и служит каждую субботу. Великий подвиг. А туда диверсионно-разведывательные группы заходят как к себе домой. Этого батюшку уже и похищали один раз, утащив на другую сторону, потом каким-то чудесным образом вернули. Повторюсь: очень тяжелые районы, и, тем не менее, священники решаются там служить.

Тот же спартаковский священник, отец Виктор. В Спартаке храм не действует, так как находится вблизи передовой. Но там поставили палатку, и батюшка приезжает каждый месяц, поддерживает литургическую жизнь, причащает всех желающих. Он по-настоящему прикипел сердцем к поселку. В ближайшую поездку на месте оставшейся еще с советских времен неприглядной стелы будем устанавливать поклонный крест. Так что Церковь живет.

А что местных жителей все-таки удерживает в опасных прифронтовых районах? Понятно, что кому-то просто некуда уехать. Но ведь остаются и молодые люди, женщины, мужчины средних лет. Или, как говорит Дмитрий, они просто несут свой подвиг?

Николай Гаврилов: До определенного момента. Наверное, у каждого организма есть свой предел. Воля человека сильнее, чем организм. Но если человек, несмотря на сигналы тела, продолжает движение, организм говорит ему «стоп» в виде инфарктов, инсультов, эпилепсий, нервных срывов. Терпят до определенного момента, а потом все-таки уезжают, трижды раненые, например.

 

Дмитрий Остроумов: кто-то здесь же рядом похоронил свою вторую половину или сына, дочь. Мужчина, который активно помогает матушке Михаиле в монастыре, буквально перед началом войны похоронил свою молодую супругу. И когда в городе не было практически ни одного автомобиля (все эвакуировались в первое время войны), он один решался сесть за руль и доставить игуменью в любую точку. У человека уже совсем другие ценностные ориентиры. Или, например, наши водители, местные, которые нам помогают — они тоже патриоты своей земли, они видят горе и ситуации людей в труднодоступных районах и не отказываются туда ехать, чтобы оказать помощь. Простая жизнь и простой человеческий ежедневный подвиг, зов сердца, соучастие и естественная реакция на ситуацию. Конечно, каждый случай индивидуален. Кто-то терпит, переживает, в какой-то момент доходит до внутреннего срыва — физического, психологического, — приходится уезжать, перебираться в более спокойный район. А кто-то остается, не сомневаясь, что поступает правильно.

Николай Гаврилов: Донецк живет другими ритмами, отличными от ритма передовой. И реальности, соответственно, разные. Люди в районах передовой живут одним днем: вот прожили до вечера, вечер прошел спокойно, без потерь, ночью обзвонили друзей, родных — все живы, все хорошо. Следующий день… Так и живут. Они полностью полагаются на Бога. Иначе нельзя. Любой фронтовик вам скажет: выживать помогает только молитва. Потому что все — сплошная рулетка, игра случая. Как морской бой: А1 — мимо, В2 — ранен, Д3 — убит.

Дмитрий Остроумов: Многие надеялись, что вот-вот все закончится. Год прошел, второй. Конечно, в таком ожидании человеческий ресурс исчерпывается. А кого-то выгоняет случай в виде прилетевшей бомбы. В той семье из поселка Спартак, о которой я уже упоминал, потеряли два своих дома. Первый сгорел после прямого попадания снаряда. Люди вместе стали жить во втором. Три года находились на передовой, ездили в Донецк на работу. И вот недавно к ним в дом все-таки прилетела мина. Благо все живы остались, но дом сгорел. Пришлось уехать.

Да, как и сестрам Иверского монастыря… Дмитрий, а расскажите, пожалуйста, об архитектурном проекте для Иверской обители.

Дмитрий Остроумов: Разрушенный Иверский храм — очень живой образ. Он отражает общее состояние той территории: страдалица-земля, искореженная, разрушенная, жаждущая восстановления. Для нас создание проекта обители является своего рода образом молитвы. В данном случае мы не словом, а художественными и архитектурными приемами создали образ того, что нам хотелось бы видеть: мирное небо, восстановленный храм, спешащие на службу люди, цветущий сад...

 

Еще один аспект — сама Иверская икона, ее глубокое символическое значение. Эта икона является Вратарницей, охранительницей. Известное многим предание гласит о том, что когда икона покинет Афон — мир ждут серьезные испытания. А пока святой образ находится у врат монастыря, Богородица оберегает, охраняет землю. Подобно тому и здесь. Когда Иверский храм был разрушен, икону перенесли в Донецк в кафедральный собор. Своего рода знак, что Богородица временно оставила эту землю на наши человеческие разборки. Прямая аналогия: рядом находятся аэропорт — небесные врата всего Донецка и Иверская обитель — символ врат духовных. Сейчас эти врата остались без своей Стражницы, в разрушенном состоянии. Каково состояние земли без духовной защиты? А восстановление монастыря, возвращение иконы и налаживание в нем монастырской, молитвенной жизни — это и есть восстановление этой защиты… Ведь от малого зависит великое.

А что важно сделать в первую очередь? И каких изменений в облике обители можно ожидать в будущем?

Дмитрий Остроумов: Мир так устроен: сначала все происходит в духе, в умозрении, а потом уже получает реализацию во времени и пространстве. Сейчас мы сделали эскизный проект регенерации всего монастырского комплекса, который включает восстановление разрушенного храма, игуменского домика, келейного корпуса, а также строительство новых объектов: собора (вместительностью приблизительно на 500 человек), дома паломника и воскресной школы. Конечно, все это перспективная работа. Самый острый вопрос сегодня — восстановление Иверского храма и находящегося рядом игуменского домика, где предполагается разместить ряд дополнительных келий, чтобы до восстановления жилого корпуса вернувшиеся в монастырь сестры могли в нем жить. Эскизное решение всего комплекса утверждено, а сейчас собираются средства на разработку строительных чертежей домика и маленького храма, чтобы хоть их пока восстановить до окончания войны. Уверен, как только удастся осуществить задуманное, — жизнь обители потечет совсем другим чередом. А пока пусть наш проект станет той молитвой, которая, мы верим, вскоре начнет воплощаться в жизнь.

 

Поделитесь, пожалуйста, архитектурными тонкостями проекта.

Дмитрий Остроумов: Проект выполнен в традиционном русском стиле храмового зодчества досинодального периода. Сейчас разрабатывается презентационный сайт для обители, где можно будет познакомиться как с историей монастыря, так и с архитектурным проектом по его восстановлению.

Мы активно ищем неравнодушных людей, готовых откликнуться и поучаствовать в таком серьезном деле, потому как даже малые средства сегодня важны, а помощь не идет большим потоком.

Возможно, для кого-то проект выглядит слишком глобальным, но следует помнить, что он представляет собой концепцию перспективного развития. Начинать нужно с малого. А строить что-то большое там пока все равно нет возможности, ведь совсем рядом передовая.

Николай Гаврилов: Там идет война. О серьезном строительстве говорить преждевременно. Но ведь и сбор средств — дело ни одного дня. Речь идет о подготовительных работах и проектировании. По эскизному проекту никто не строит. Сейчас необходимо разработать сайт и создать подробный архитектурный, строительный проект со всеми детальными проработками.

Страдание и горе кругом. Но когда приезжаешь в Иверский монастырь, чувствуешь его ключевую роль, знаковость. Это очень живой символ. И мы должны сделать все, что в наших силах.

Как прошла ваша встреча с митрополитом Донецким и Мариупольским Иларионом? Как владыка оценил проект?

Дмитрий Остроумов: В нашу первую встречу владыка отнесся к проекту немного скептически, ведь ситуация в регионе очень сложная. Когда состоялась вторая встреча, его отношение заметно изменилось. К тому же на нашей последней встрече присутствовал викарный епископ Варнава, который детально вник в проект, поддержал предложенные идеи. К слову, у владыки Варнавы на территории разрушенного монастыря похоронена мать. Митрополит Иларион, конечно, понимает всю серьезность ситуации: никто не знает, куда сдвинется эта «тонкая красная линия». Но благословение работать дальше у нас есть. А если есть благословение — значит, есть в этом и Божий Промысл.

 

Николай Гаврилов: Владыка благословил, а значит, нужно действовать. Наше первое дело — создать сайт, чтобы люди могли найти всю необходимую информацию об Иверском монастыре, напрямую связаться с Дмитрием или с игуменьей Михаилой. Мы не знаем, что будет дальше. Но на данном этапе нам нужно открыть людям двери для помощи. Войдет кто-то туда или нет — дело второстепенное, но двери должны быть открыты.

Дмитрий Остроумов: Сейчас матушка собирает деньги на разработку строительного проекта по восстановлению храма и игуменского домика. Параллельно своими силами делается сайт. Это что касается Иверского монастыря. А в целом помощь нужна постоянно. За два года действия волонтерской группы «Помощь Донбассу» открыто несколько фельдшерских пунктов, организована доставка гуманитарных грузов, помощь в эвакуации людей, идет помощь другим православным общинам, школам, отдельным людям… Сложно все перечислить.

Какова структура волонтерского движения «Помощь Донбассу»?

Николай Гаврилов: Существует костяк, группа человек 10. А в поездки отправляются те, у кого есть возможность. В зависимости от целей приглашаем тех, кто принесет наибольшую пользу в конкретный момент. Вот, например, оказалось, что у нас нет никаких книг и пособий по работе с детьми в условиях войны. Вся литература «посткризисная». В Минске есть храм в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость», где с инвалидами работают кризисные психологи. И сейчас наши ребята из БГУ занимаются этим вопросом. Мы единственные, кто получил в ДНР лицензию на такую деятельность. И сами учатся, и детям помогают. Такая исследовательско-практическая работа. Полное погружение.

Вообще, наша цель не просто приехать, раздать пряники, сказать: «Вы тут держитесь» и уехать. Мы стараемся быть вместе с людьми в их тяжелой ситуации, например, остаться переночевать во время боевых действий, и таким образом становимся для них своими. Они нам доверяют, мы сродняемся. Таков принцип нашей работы.

Дмитрий Остроумов: Очень важно побыть с человеком.

Николай Гаврилов: А иначе получается просто туризм.

В Откровении святого Иоанна Богослова есть такие строки: «Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих». Мне даже представить сложно, что такое война… Но война точно отбрасывает накипь, налет, обнажает человека. На войне невозможно быть теплым: ты в любом случае станешь или холодным, или горячим. Может быть, вам придут на ум истории о таких «горячих точках» духа, когда люди сохраняют и проявляют мужество, милосердие и т. д.?

Николай Гаврилов: Это бесконечная история о Свете Божием в людях.

Дмитрий Остроумов: Постоянное схождение в ад и постоянное Воскресение. Ежедневно распятый человек, в котором виден образ Божий. Постоянное распятие и в то же время неподверженность отчаянию. И именно в этом кресте, в смерти — всегда Воскресение.

26.07.2017