Мир вечного лета

XX век трудно назвать счастливым и безмятежным: на его долю выпало слишком много войн и потрясений. Неудивительно, что многие художники XX столетия рассказывали об одиночестве и отчаянии человека, подавленного безумием своей эпохи. Но были и те, кто стремился противопоставить жестоким силам современной цивилизации радость бытия. Одним из них стал Анри Матисс — французский живописец, нашедший собственный способ отобразить красоту мира. Его оружием стал цвет.

Анри Матисс родился во французской провинции в 1869 году и, вполне возможно, никогда не стал бы художником, если бы не случай. Однажды он, скромный клерк в адвокатской конторе, попал в больницу с аппендицитом. Юношу спасли врачи-хирурги, однако восстановление здоровья в больничной палате затянулось на долгих два месяца. Чтобы помочь сыну скрасить пребывание в стенах клиники, мать принесла ему акварельные краски и альбом. Надо сказать, что сама она была увлечена росписью керамики, но, разумеется, родители и подумать не могли, что их сын, выпускник юридического факультета, станет художником.

Анри начал копировать открытки с пейзажами и цветами, и это занятие настолько поглотило его, что вскоре он принял решение распрощаться с парижским дипломом юриста и карьерой адвоката. Молодой человек отправился в Париж учиться живописи.

В 1883 году Анри Матисс попал в мастерскую знаменитого художника-символиста Гюстава Моро. Мэтр был одержим идеей особого использования цвета, мерцающие краски его полотен скрывали глубокую чувственность. Философия Моро: «Живопись — это страстное молчание. В искусстве чем проще средства, тем сильнее выражается чувство». Эти слова своего учителя Анри Матисс запомнил на всю жизнь.

В 1896 году молодой живописец впервые представил свои работы в салоне Национального общества изящных искусств в Париже. Полотна 26-летнего Матисса были выполнены в классической манере и отличались очевидным мастерством, что сразу же привлекло внимание ценителей.

Успех обеспечил художнику круг заказов, в профессиональной среде его приняли как живописца, подающего большие надежды. Но Анри избрал иной путь. Его работы становились все более вызывающими и смелыми. Академикам казалось, что он делает все возможное, чтобы оскорбить безупречные вкусы поклонников классической живописи. В конце концов критики заявили, что в работах Матисса нет ничего, кроме буйства цвета. Но этой оценке художник был несказанно рад, потому как почувствовал, что вышел на верную дорогу, ведь именно о силе цвета и говорил его учитель.

Своим наставником Матисс считал также художника Джона Рассела, который познакомил его с творчеством своего друга Винсента Ван Гога, открыл тайны теории цвета. Безграничные возможности экспериментов с цветом и светом Матисс увидел в импрессионизме. Изучая различные техники и направления в живописи, художник пришел к пуантилизму — живописному стилю, где точки простых цветов должны смешиваться в сложную цветовую гамму не на полотне, а на сетчатке глаза. Опыты с пуантилизмом привели Матисса к созданию нескольких полотен, в том числе картины «Роскошь, спокойствие и наслаждение».

Гармония человека в слиянии с природой, наслаждение жизнью и красотой человеческого тела — эти темы продолжали волновать художника. Исчерпав свои возможности в импрессионизме и пуантилизме, Матисс с упорством ученого продолжал искать решение главной задачи, которую сформулировал так: «Я хочу, чтобы цвет на моих полотнах пел, не считаясь ни с какими правилами и запретами». И чтобы краски «запели», как того желал художник, они должны были обрести свой голос и язык.

В поисках впечатлений он покидает Париж и отправляется на юг, навстречу средиземноморскому яркому солнцу. В 1905 году Анри оказался в деревне Кольюре, где вдали от цивилизации вместе с художниками Андре Дереном и Морисом Вламинком они творили свободно и вдохновенно. Словно сбросив с себя все цепи законов академии, друзья позволили краскам на своих холстах закружиться в безудержном первобытном танце.

Осенью художники представили свои новые работы в Париже. Картина Матисса «Женщина в шляпе» произвела ошеломляющий эффект. Некоторые посетители называли ее «крикливой», «уродливой» и даже пытались сорвать со стены. Критик Луи Воксель, увидев работы Дерена, Вламинка и Матисса среди ренессансных скульптур, воскликнул: «Бедный Донателло! Он оказался в окружении дикарей!» Эта реплика и определила название нового течения в живописи как «фовизм» (от французского «fauves» — «дикие»).

Русский живописец Петр Кончаловский, выставивший свои картины в этом же салоне и лично познакомившийся с лидером фовистов, писал другу: «Это какая-то музыка, дикая и культурная в то же время... В Анри Матиссе вся культура отразилась, и она не растлила его, а, наоборот, сделала гранитом».

Новое искусство фовистов, свободное от канонов, подавляющему большинству публики пришлось не по вкусу. Матисс, в свое время получивший признание академиков, теперь слышал только жестокую критику и язвительные насмешки. Впрочем, его это ничуть не смущало, напротив, художник был полон решимости продолжать свои эксперименты и исследовать тайны цвета, способного воздействовать на человеческие чувства. Матисс стремился изобрести цвет радости, цвет гармонии, цвет любви, цвет совершенства и поделиться всем этим со зрителем.

В своей новой картине, которую он назвал «Радость жизни», Матисс будто открывал ворота райского сада, где царит магия ослепительного желтого цвета. Он создал мир вечного лета — Эдем, не знающий грехопадения. «Я мечтаю об искусстве, полном равновесия, спокойствия, ясности, свободном от тревожащих или гнетущих тем…» Но и это полотно постигла та же участь, что и «Женщину в шляпе»: над работой Матисса изощренно издевались.

Однако один поклонник все же нашелся. Это был русский коллекционер Сергей Щукин. Через несколько лет Матисс получил от него большой заказ: Щукин предложил художнику создать декоративные панно для оформления своего московского особняка.

В 1909 году Анри Матисс приступил к созданию первого панно под названием «Танец». Он позволил танцорам заполнить почти всю поверхность холста; их неистовая пляска существует будто вне времени и пространства. Пятеро обнаженных юношей образуют круг, словно замкнув электрическую цепь, заряженную экспрессией движения. Матиссу понадобилось всего три цвета для создания этого шедевра, но то были цвета, навсегда изменившие историю живописи. Ведь, как утверждал его учитель Гюстав Моро, «чем лаконичнее средства, тем сильнее выражается чувство».

Говорят, что сам Сергей Щукин, когда получил «Танец», пришел в ужас от увиденного, а затем долго в уединении изучал матиссовское творение. «Вы должны жить с картиной, чтобы понять ее… Вы должны позволить ей стать частью вас», — так объяснялся Щукин с критиками.

За «Танцем» последовала «Музыка»: головокружительный хоровод тел разомкнулся, настал период отдохновения, радости, покоя и созерцательности. Те же три цвета — синий, зеленый и красный — образовали совсем иной аккорд. «Должно получиться живое созвучие цветов, — объяснял Матисс. — Гармония, свойственная музыкальной композиции».

Панно «Танец» и «Музыка» стали украшением особняка Сергея Щукина. Для их установки Матисс прибыл в Москву, где открыл для себя русскую иконопись. «Я влюблен в трогательную простоту икон, которая для меня ближе и дороже картин Фра Анджелико. Я счастлив, что, наконец, попал в Россию. Я жду многое от русского искусства, потому что чувствую, что в душе русского народа хранятся несметные богатства.

Русские и не подозревают, какими сокровищами они владеют! Италия в этой области дает меньше, художники должны ездить в Россию учиться!» — восторгался он.

Русский авангард, немецкий экспрессионизм, французский сюрреализм — все эти течения будут питаться идеями Матисса о цветовой выразительности. А тем временем его работы вновь стали мишенью для критики. Специалисты утверждали, что художник оторван от действительности, что он превращает живопись в декорации, а его картины пренебрежительно называли «обоями». Матисс внимания на критиков не обращал: он был убежден, что каждый художник вправе устанавливать собственные критерии красоты и законы искусства.

Тучи сгущались. Начавшаяся Первая мировая война не оставляла места для радости. При этом летом 1914 года 44-летний художник обратился с просьбой отправить его добровольцем на фронт, но получил отказ из-за состояния здоровья. Однако он продолжал сражаться на мирном фронте, рассказывая в своих работах о чуде бытия, красоте мира и радости творчества.

Искусство Матисса оставалось светлым и в то время, когда на Европу обрушилась трагедия Второй мировой войны. Немало испытаний пришлось пережить художнику в те годы. В апреле 1944-го гестаповцы арестовали его жену и дочь — они были участницами сопротивления. Несколько месяцев Матиссу не удавалось добыть никакой информации о судьбе родных. Наконец, он узнал, что жене дали четыре года тюрьмы, а его любимую дочь Маргариту переводят в лагерь для военнопленных. Во время переправки заключенных в Германию ей чудом удалось бежать из-под конвоя, а до этого в тюрьме пришлось пережить страшные пытки и допросы. Обо всем этом она рассказывала позже отцу, который был поражен настолько, что на долгие месяцы потерял способность рисовать.

«Почти две недели мы были вдвоем с Маргаритой с глазу на глаз, и я пережил ее жизнь в тюрьме — все, что она выстрадала, все окружавшие ее ужасы. Какая это была бы книга для Достоевского…» — писал Анри Матисс друзьям.

Это потрясение привело художника к желанию отойти от привычного жанра и сделать что-то, что помогло бы ему освободиться от душевной боли.

В жизни мэтра было много женщин-натурщиц, образы которых запечатлены на его полотнах, однако некоторые из них оставили незабываемый след. Например, Лидии Делекторской — музе Матисса — обязаны Эрмитаж и Пушкинский музей графическими работами мастера: именно она передала их в дар своей родине. А Моника Буржуа, в постриге сестра Жак-Мари, помогла осуществить Матиссу проект, который, возможно, стал главным в его творческой судьбе.

Они познакомились в 1941 году. 72-летний художник после тяжелой операции нуждался в сиделке, а девушка из бедной семьи искала работу и хотела заниматься живописью. Ей нравились цвета его картин, но не нравился рисунок. Матиссу пришлась по душе прямолинейность барышни: она не притворялась из вежливости, что картины мэтра приводят ее в восхищение.

Моника ухаживала за ним, помогая встать на ноги, а он учил ее рисовать и, как только смог вернуться к работе, попросил ему позировать. Увидев свой портрет, модель пришла в ужас, но Матисс сказал: «Если бы я хотел запечатлеть реальность, я позвал бы фотографа».

В эти тяжелые военные времена они подружились. И однажды Моника поделилась сокровенным — что решила принять постриг в одном из доминиканских монастырей. Матисс не сразу принял такое решение: он мечтал, что она станет его ученицей-художницей. Но в день принятия монашеских обетов прислал ей цветы и письмо: «Я давно хотел написать тебе, но не знал, с чего начать. Я как бы удален сейчас из твоей жизни, хотя знаю, что не в этом дело, потому что, как и ты, я всем своим существом стремлюсь к духовному пути. Различия между моими поисками и твоими поверхностны. Я продолжаю искать в тяжелом труде художника, но на духовной глубине мы сходимся. Ты все еще рисуешь? Как твое здоровье? Береги себя и знай, что мысли мои с тобой и самая большая надежда, что ты достигнешь своей мечты».

В своих письмах еще неопытная монахиня давала духовные советы, а Матисс отвечал: «В конце жизни я не нуждаюсь в религиозных наставлениях. Я славил Бога всю свою жизнь тем, что делился красотой этого мира, Им созданного. Молись, попроси Бога излить на мои последние годы духовный свет, чтобы я мог прикоснуться к Нему, чтобы я мог закончить свою карьеру так, как мы все о том мечтаем, неся свет Его славы тем, кто слеп. Я благодарю тебя, необходимость отвечать заставила меня заглянуть внутрь себя и выражать вещи, которые я никогда не выражал словами».

Сестра Жак вспоминала, что как-то в один из своих визитов поделилась с другом, что в Вансе, маленьком южном городке, община сестер от их обители не имеет часовни, где можно было бы молиться, и Матисс вдруг пообещал спроектировать часовню^{^[1]} и помочь со строительством.

И совершенно чудесным образом строительство началось. Архитектор-монах брат Рейссинье вместе с Матиссом сделали проект. Художник обдумывал внутреннее убранство и занялся сбором средств: продавал картины, привлекал благотворителей. А еще Матисс опасался, что священноначалие не одобрит его проект... Тогда он поехал в Париж, нашел ученика художника Мориса Дэни аббата Пьера Кутюрье, который теперь стал поборником нового искусства в Церкви, и попросил его заступничества перед Ватиканом.

Своими творческими идеями Матисс решил поделиться с Пикассо, который был для него другом и авторитетом. И тут между ними произошел такой диалог: «Ты что, веришь в Бога?» — спросил Пикассо. «Да, когда я работаю, мне кажется, что Кто-то ведет меня и помогает делать вещи более величественные, чем если бы я делал их сам», — ответил Анри.

Из воспоминаний сестры Жак: «Я видела все эскизы к "Несению Креста" — они были прекрасны. Я думала: если бы окончательный вариант был таким! И вот настал день, когда Матисс пригласил меня в студию. На полу лежали его "Остановки на Крестном пути". Я подумала о том, что сестры не примут таких рисунков... Меня смущала эта крайняя простота. Одни линии, и больше ничего. Но потом я подумала, что, может, такая детская картина и сможет тронуть сердца». Многие были в недоумении: что означает эта простота и лаконичность линий? Матисс на это отвечал: это означает «модерн» — современно; это означает, что Господь и сегодня несет Свой Крест…

Все до последнего винтика: черепицу, подсвечники, светильники, стулья, вход в исповедальню — он продумал так, чтобы в часовне играл свет. Художник досконально изучил технологию произведения цветного стекла, разыскивал редкие пигменты. И, наконец, на Рождество 1950 года получил долгожданный подарок. Епископу Ниццы Матисс отправил такое послание: «Я передаю вам капеллу Розарию доминиканских монахинь и приношу свои извинения, что из-за болезни не могу сделать этого лично. Работа над часовней потребовала более четырех лет кропотливого труда, и она — итог всей моей жизни. При всех ее недостатках и недостоинствах я считаю ее лучшим своим произведением. Итог жизни, целиком посвященный поиску Истины».

Сестра Жак хотела, чтобы Матисс был погребен в этой капелле, но он отказался: «Тогда бы она стала памятником моему безмерному тщеславию». Матисс был счастлив, что капелла стала местом молитвы.

Он умер 3 ноября 1954 года в Ницце, пережив самые страшные события XX века и при этом сохранив любовь к жизни, к ее ярким цветам и свету, к ее противоречиям, в которых всегда есть место для радости и счастья. Поэт Гийом Апполинер сказал о художнике: «Если сравнивать творчество Матисса с какой-то вещью, то следовало бы выбрать апельсин: как и он, и творчество Матисса — плод сверкающего света».